Когда образина американского лицедея наконец исчезла с экрана, Проповедник почти час сидел опустошенный. А затем сделал роковую ошибку. В своем отчаянном стремлении убедить хоть кого-нибудь, что все показанное ложь, он связался со своим единственно настоящим другом и союзником в Лондоне. Связался по имэйлу.

Все это моментально перехватили Челтнем и Форт-Мид. А еще — один молчаливый полковник-морпех из кабинета американского посольства в Лондоне. Плюс Грэй Фокс в Вирджинии, у которого на столе лежал запрос от Ловца. Согласно ему, Проповедника можно было устранить уже сейчас. Но этого было недостаточно: на руках у него слишком много крови. То, что ему не жить, было бесспорно; оставалось определиться с вариантами устранения. Для этого Грэй Фокс должен был встретиться лично с командующим ОКСО адмиралом Макрэйвеном, а тот после этого завершит обсуждение на уровне Овального кабинета.

За считаные минуты после отправки имэйла из Марки точный текст, а также местонахождение каждого компьютера вместе с его владельцем были определены как подлинные. Местонахождение Проповедника было установлено окончательно и бесповоротно, а с ним и пособничество на всех уровнях со стороны Мустафы Дардари.

Обратно на связь Серый Лис вышел примерно через сутки, позвонив Ловцу в посольство по секретной линии СОТП.

— Ну что… Я старался, но ответ все равно отрицательный. Ракетой по тому подворью нельзя: президентское вето. Отчасти из-за того, что вокруг большая плотность гражданского населения. А еще, не забывай, там находится Опал.

— А по второму предложению?

— Тоже отбой. Высадки с моря не будет. С той поры как «Аш-Шабаб» повторно засел в Марке, мы даже не знаем, сколько там их боевиков и как они вооружены. Шишки рассудили, что объект может затеряться в сети переулков — там их целый лабиринт, — и тогда его поминай как звали. То же самое и по высадке с вертолета на крышу: второго варианта с бен Ладеном не выйдет. Ни у рейнджеров, ни у «котиков», ни даже у «ночных охотников». От Джибути и Кении слишком далеко, для Могадишо слишком уж все напоказ. Да еще и, упаси бог, сбить могут. Тут все еще опомниться не могут после «Падения Черного ястреба»… Так что, дружище, не обессудь. А в целом, по общему мнению, работа проделана великолепно. Ты его нашел, выявил и размазал по стенке. Но на этом, похоже, придется остановиться. Гаденыш засел в Марке и выскребаться оттуда не думает, если только его оттуда не выманить какой-нибудь стоящей приманкой. А теперь еще и Опала надо оберегать… В общем, так: давай там закругляйся и выбирайся домой.

— Погоди, Грэй. Но ведь он все еще ходит живой. И руки у него по плечи в крови. Вещать он, может, теперь и не будет, но опасности в нем от этого не меньше. Возьмет и опять куда-нибудь переберется, хоть в тот же Мали. Дай уж я довершу начатое.

В ответ тишина. Наконец Грэй Фокс снова прорезался на линии:

— Хорошо, Ловец. Даю тебе еще неделю. А потом всё, дуешь к родным пенатам.

Задумчиво положив трубку, Ловец понял, что допустил просчет. Губя репутацию Проповедника перед всем исламским радикализмом, он намеревался выкурить этого гада наружу, прочь из его змеиной норы. Он думал сделать его парией в глазах своих, лишить его крова и приюта, вновь превратить в бесприютного беженца. Но Ловец никак не рассчитывал, что в самый разгар погони ему поставит барьер собственное начальство.

Теперь он боролся со своей совестью. Какого бы мнения он ни был как гражданин, как офицер и морпех до мозга костей, устав гласил: приказ командира — закон для подчиненного. То есть будь добр, козырни и встань в строй. Тем не менее в данном случае безропотно подчиниться было свыше его сил.

Ему дано было задание. Оно не выполнено. Поставлена задача — она так и не завершена. Более того, она поменялась. Теперь это была личная вендетта. Ловец оставался должен своему дорогому, любимому старику, что лежал смертельно раненный там, в палате интенсивной терапии Вирджиния-Бич. И долг этот никто с него не списывал.

Впервые со времен военного училища перед Ловцом забрезжило расставание с воинской службой. Правда, через считаные дни карьеру ему спас один стоматолог, о существовании которого он прежде и не догадывался.

Ту картинку расправы Аль-Африт удерживал у себя два дня, и вот она вдруг выскочила на экране операционного зала «Чонси Рейнолдс», вызвав безмолвный шок. До этого Гарет Эванс разговаривал с мистером Абди. Темой обсуждения были, разумеется, размер выкупа и время выдачи.

С двадцати пяти миллионов Абди постепенно сошел до двадцати, но время затягивалось — для европейцев, разумеется. Сомалийцам лишняя неделя что слону дробина. Аль-Африт требовал деньги все и сразу. Абди, как мог, пытался ему втолковать, что шведский судовладелец двадцати миллионов не выдаст. Эванс про себя продолжал считать, что торг в итоге устаканится миллионах примерно на пяти.

И тут Аль-Африт взял и выслал снимок. Случилось так, что отчего-то на тот момент в офисе находились и Рейнолдс, и Харри Андерссон, которого уже почти убедили лететь домой и дожидаться вестей в Стокгольме. При виде картины все трое встали и замерли в тошнотном ощущении.

Курсанта на грубом столе вниз лицом держал за запястья могучего сложения сомалиец. Ноги юноши, прихваченные за щиколотки к ножкам стола, были разведены. Брюки, трусы — все это отсутствовало.

Ягодицы представляли собой кровавую кашу. Повернутое на столешнице лицо искажено было мучительным криком. Налицо был беспощадный в своей наглядности факт: и Андерссон, и Рейнолдс имеют дело с садистом-маньяком. Ничего подобного в отношениях с пиратами до сих пор не наблюдалось. Рейнолдс напряженно переводил дыхание. Реакция Харри Андерссона была менее сдержанной: он со сдавленным криком метнулся в примыкающую к залу туалетную кабину. Даже забыл притворить за собой дверь: слышно было, как его мучительно рвет. Когда он под шум спущенной воды возвратился, лицо его было землисто-серым, краснея лишь в том месте, где щека ударилась о кромку унитаза.

— Этот парень — мой сын! — выкрикнул он во всеуслышание. — Сын, вы понимаете? Под девичьей фамилией своей матери.

С неожиданной силой ухватив за лацканы пиджака Гарета Эванса, он вытянул его из кресла и подтащил к себе почти вплотную.

— Верни мне сына, Гарет Эванс, — полыхая глазами, прошипел он. — Слышишь? Верни его. Кинь этим скотам столько, сколько захотят. Пусть подавятся. Дай им сколько угодно, понял? Запросят пятьдесят — дай пятьдесят. Скажи им, что Харри Андерссон ради своего мальчика отдаст им пятьдесят миллионов долларов. Только пускай вернут его как можно скорее.

С этими словами он вылетел из зала, оставив в нем двоих побледевших, растрепанных британцев и жутковатую картину, все еще заполнявшую экран.

В день своей осененности ореолом мученичества Тарик «Терри» Хуссейн поднялся задолго до рассвета. За задернутыми шторами он, сообразно древним ритуалам, очистился телом и, сев перед растянутой по стене спальни простыней с подобающими письменами из Корана, включил камеру и записал свое последнее обращение. Затем он через логин зашел на канал джихадистов и отправил свое сообщение в мир. Когда оно будет обнаружено властями, он уже давно будет пребывать в объятиях Аллаха.