земли в глиняной посуде: пары ее столь летучи, что просачиваются сквозь поры кувшина, это и ребенок знает. Кроме того, в помещении витал странный запах, не имевший с запахом таингура ничего общего.

— Ха! Подумаешь, три года! — невесело фыркнул дзаннарт-кхан, отвлекая девушку от размышлений о содержимом кувшинов. — Три года, это почитай, вовсе ничего. Вот когда я в последний раз в Кундуз наведывался, ты еще совсем девчонка была. Так что давай, не отмалчивайся! — и его выдубленное солнцем лицо прорезала теплая и какая-то нерешительная улыбка.

— Как там Йарвха? — тихо произнес он. — Пацаны-то ее — сколько их там? — подросли, наверное, на охоту уже ходят?

Шара опустила глаза, невольно представляя себе лица родных.

— Мама все такая же красивая, — отвечала она. — Когда меня провожала, говорила все: «Ну ладно Лугбар, беспутный тихоня, так и ты вот теперь еще!»…

— А что Лугбар? — немедленно перебил Шаграт. — Все так же таингур из общей бочки таскает втихушку для своих опытов? Иль поумнел малость?

— Щас, ага! — насмешливо фыркнула Шара, не удержавшись при упоминании о таингуре. — Он еще за год до того, как меня призвали, из дома сбежал, стервец…

— Как это? — потрясенный в равной степени вопиющей новостью и знакомыми интонациями старшей сестрицы Йарвхи, сотник вытаращил глаза.

— А вот так! В Харад, говорил, учиться поеду. В этот… — Шара замялась, вспоминая слово, — … университет. А тут через Кундуз как раз караван проходил… так он с тем караваном и ушел до Бакхархары. Если выучился, то вернется как раз на следующий год. А может, и уже вернулся, не знаю…

— Во духи-тугоухи… ну и дела творятся… — потер Шаграт бритый череп. А девушка продолжала свой рассказ:

— Раглук — тот охотник настоящий стал. Убил медведя, из шкуры себе куртку сшил. Красивую такую, мехом наружу. Хар-ману Корух на него за то обиделась смертельно: видать, ожидала, что первую серьезную добычу он ей преподнесет…

Шаграт прыснул в кулак. Возглавлявшая клан Желтой Совы хар-ману Корух своей жадностью была известна, кажется, даже за пределами Кундуза. Как, впрочем, и своей мнительностью — не было луны, чтобы она не просила Хуркул-иргита изгнать из ее немощного тела злых духов, насланных завистливыми дочерьми. Вспомнив шамана, сотник немедля переключился на него:

— А, точно! Совсем забы-ыл…как там наш совоподобный-то поживает? Не совсем еще перьями зарос?

— Нет, не совсем, — честно ответила лучница. — Он теперь не все подряд подбирает, а только которые из хвоста…

— А бедные совы летают ощипанные что твое колено! — еще пуще развеселился Шаграт. — Ой, ну, хочешь верь, а хочешь — нет, а когда уж совсем тоскливо приходится, я сразу эту парочку вспоминаю и снова живой!

Они еще немного повспоминали родню и общих знакомых, после чего разговор незаметно перекинулся на дела армейские. Шаграт расспрашивал про Нурненскую учебку, про командиров, с особенной дотошностью выясняя у племянницы, кто из них когда, где и под чьим началом служил. Обрадовавшись возможности поговорить, девушка охотно отвечала на все вопросы, попутно ухитряясь рассказывать о собственных успехах в стрельбе из анхура, о друзьях по Третьей Нурненской, а позже — и сотне Тхаруга. Увлекшись, она даже не заметила, как поведала дядьке историю с разведкой бродов, а заодно — и все последовавшие за этим события. В какой-то момент Шара обратила внимание, что Шаграт перестал улыбаться и принялся слушать болтовню племянницы со вниманием и чрезвычайной серьезностью. Спохватившись, что ляпнула лишнего, девушка поспешно замолчала, испуганно глядя на дзаннарт-кхана, но тот лишь нетерпеливо дернул изуродованной бровью: «давай-ка, мол, дальше, родная!». Пришлось продолжать. Шаграт слушал, то и дело перебивал вопросами, хмурился, тер затылок и мрачнел все больше.

Когда рассказ подошел к концу, молодой сотник молча прошелся по караулке взад-вперед, заложив за спину руки в неизменных перчатках. Девушка встревоженно следила за его перемещениями.

— Видел я твоего Тхаруга, — наконец, процедил он сквозь зубы, — Сука еще та… Он, оказывается, таких как я, в войну поперек рва грудой укладывал… видала! Что-то я его на той войне не припомню, хоть ты вчетверо порвись…сука…

Это он, кстати, тебя Гуфхату сдал, — неожиданно обернулся Шаргат к сидевшей на полу девушке, — В курсе уже, да? Нет? Ну ладно, лучше поздно, чем никогда…

Не сказать, чтобы это известие очень уж потрясло лучницу, просто сказано это было так просто и буднично, что горло внезапно перехватило от обиды:

— Зачем? — растерянно прошептала она. К удивлению девушки, Шаграт воспринял эту полуистеричную реплику совершенно серьезно.

— Зачем, говоришь? — он присел рядом и подпер кулаком подбородок, сосредоточенно глядя перед собой. — Хм… Насколько я успел узнать, надавили на него как следует. Вот и сдал… хотя пока никак в толк не возьму, на хрена это все вообще было надо?

— Надо было… кому? — не поняла лучница. — Тхаругу?

— Да причем тут этот… — скривился сотник, — … а да ладно, хрен с ним! Нет, я имею в виду совсем не его, а почтеннейшего Гуфхат-Будуха, коменданта Минас Моргула. Чего он так взбесился, а? Раньше надо было волосы на черепе рвать: когда штрафника этого с отрядом отправлял… как бишь его?

— Горбаг… — бесцветно подсказала Шара из угла. — Но кто же мог знать, что так получится?

— Не пойдет, слабенько, — отрицательно покачал головой сотник. — Опять же смотри: параллельными курсами идут три разведгруппы. Южная броды срисовывает в поте лица, северная — вообще чем-то непонятным занимается, поскольку ни тарков, ни ихних ухоронок там нет, а в третьей группе, той, что посередине: штрафник-командир, его подпевала и весьма неблагонадежный картограф. Вопрос: на хрена?…стоп. Поехали сначала: самую дерьмовую группу ставят посередине… чтоб не разбежались, что ли? Эти могут: что командир, что картограф — оба только и ждут момента, как бы незаметно слинять. То есть выглядит все так, будто бы обоим подлецам дали последний шанс для покаяния и исправления, однако ввиду зыбкости надежд их на крайний случай ведут, что называется, «в клещах»… Ох-хо-хо… — поморщился Шаграт, — что-то тут не так.

Он помолчал. Сосредоточенно помассировал лоб и виски, не снимая своих знаменитых перчаток.

— Если бы, да кабы… — проворчал он, глядя в пол. — Гуфхат, несмотря на страсть к хромовым погремушкам, все-таки не дурак… А при его советчиках допустить столько ошибок сразу… ну не мог он! Ладно. Теперь предположим, что конечной целью являлась поимка Горбага на горячем… как в результате оно и вышло. Выйти-то вышло… а Гуфхат все равно бесится. А бесится он потому что… потому что картограф по-прежнему молчит. Точно! — просияв лицом, молодой сотник стукнул кулаком по колену, и слегка поморщился от боли.

— Рагдуф? — Шара удивленно приподняла бровь не хуже дядьки. — А