Они следили за миссией с раннего утра. Бонзы — буддийские монахи — делали вид, что не замечают их, после того как уверились, что эти двое не были ворами, и Хирага назвал им себя и свою цель: следить за гайдзинами.

Буддийские монахи фанатично ненавидели всех иноземцев, отождествляя их с иезуитами, которые до сих пор оставались их самыми ненавистными и грозными врагами.

— А, так вы сиси, тогда добро пожаловать вам обоим, — сказал один старый монах. — Мы никогда не забудем, что иезуиты погубили нас и что сёгуны из династии Торанага — наш бич.

С середины XV века до начала XVI португальцы были единственными в Европе, кто знал путь в Японию. Папским эдиктом все острова были отданы им в безраздельное пользование, и португальские иезуиты, единственные из всех католических священников, получили право нести туземцам слово Христово. В течение нескольких лет они обратили в христианство столько даймё, и, естественно, всех их вассалов, что диктатор Горуда воспользовался этим как предлогом, чтобы вырезать тысячи буддийских монахов, которые в то время имели свои вооруженные отряды, считались влиятельной силой в стране и противостояли ему.

Тайро Накамура, унаследовавший его власть, расширил её до огромных пределов и повел тонкую игру, поддерживая то монахов, то иезуитов, льстя, уговаривая, преследуя, убивая. Потом пришел Торанага.

Торанага, терпимо относившийся ко всем религиям, правда, не иноземного происхождения, заметил, что все обращенные в христианство даймё первоначально сражались на стороне его врагов у Сэкигахары. Три года спустя он стал сёгуном, а ещё через два года отрекся от этого титула в пользу своего сына Судары, хотя и продолжал удерживать в своих руках реальную власть, что было старинной японской традицией.

В годы своего правления он жестоко преследовал иезуитов и буддистов и устранил или нейтрализовал всех князей-католиков. Его сын, сёгун Судара, ещё туже затянул аркан, а сын Судары, сёгун Хиронага, завершил осуществление плана, с такой дальновидной осмотрительностью заложенного в Завещании, когда официально объявил христианство вне закона и запретил исповедовать его под страхом смерти. В 1638 году сёгун Хиронага разрушил последний оплот христианства в Симбаре, неподалеку от Нагасаки, где собрались восставшие против него несколько тысяч ронинов и тридцать тысяч крестьян со своими семьями. Всех, кто отказывался отречься от своей веры, немедленно распинали или предавали мечу, как обыкновенных преступников. Отступников набралось всего несколько человек. После этого он переключил все своё внимание на буддистов. Буквально через несколько дней он благосклонно принял в дар все их земли, сковав их таким образом по рукам и ногам.

— Мы рады вам, Хирага-сан, Ори-сан, — снова повторил старый монах. — Мы за сиси, за сонно-дзёи и против сёгуната. Вы можете свободно приходить и уходить по своему желанию. Если вам понадобится помощь, скажите нам.

— Тогда ведите счет количеству солдат, сколько их прибывает, сколько убывает, какие комнаты и кем заняты.

Теперь они почти достигли своего убежища, гостиницы, которая лежала к востоку от замка.

Пять представителей бакуфу неторопливо проследовали через ворота во внутренний двор миссии в своих паланкинах. Они опоздали на час. Перед ними шли самураи со знаменами, на которых были изображены их официальные гербы, со всех сторон их окружала стража. Сэр Уильям стоял на верху широкой лестницы, которая вела к представительному парадному входу в миссию. Рядом с ним находились французский, русский и прусский посланники — их помощники, Филип Тайрер и другие сотрудники миссии расположились чуть поодаль — и почетный караул из шотландских горцев и нескольких французских солдат, на которых настоял Сератар. Адмирал Кеттерер и генерал остались на борту флагмана, в резерве.

С большой церемонией японцы поклонились, сэр Уильям и все остальные приподняли шляпы. Они торжественно проводили японцев в большой зал для приемов, стараясь не показать, насколько нелепым они находили их наряд: маленькие черные лакированные шапочки, сидевшие посередине выбритой части головы и аккуратно подвязанные под подбородком, верхняя мантия с огромными плечами, разноцветные парадные кимоно из шелка, просторные штаны, сандалии на ремешках и толстые носки с отделенным от остальных большим пальцем — таби, — веер за поясом и неизменные два меча.

— В эти их шапчонки даже не помочиться толком, — заметил русский.

Сэр Уильям опустился на центральный из пяти стульев в окружении других посланников, с одного края вместе с ними сел Филип Тайрер, чтобы число участников со стороны европейцев тоже равнялось пяти, бакуфу сели на стулья напротив, переводчики расположились на подушках посередине. После продолжительного обсуждения участники переговоров сошлись на пяти охранниках с каждой стороны. Эти люди встали позади своих хозяев, с подозрением поглядывая друг на друга.

Следуя строгому протоколу, противные стороны представились друг другу. Торанага Ёси был последним:

— Томо Ватанабэ, младший чиновник второго класса, — сказал он, изображая смирение, которого не испытывал, и занял наименее почетное место с краю. Его одежда была не так богата, как у остальных членов делегации, которые вместе со всеми стражниками получили приказ под страхом наказания относиться к нему как к самому незначительному из пяти чиновников.

Он устроился на стуле, чувствуя себя странно. Как отвратительны эти враги, думал он, как смешны и убоги эти их высокие шляпы, невообразимые сапоги и уродливые черные одежды из толстой материи — неудивительно, что от них так смердит!

Сэр Уильям сказал осторожно и просто:

— Английский подданный был убит самураями Сацумы…

К пяти часам европейцы были готовы взорваться, японцы же по-прежнему оставались вежливыми, улыбающимися, внешне невозмутимыми. Десятком различных способов их представитель заявлял, что… очень жаль, но их юрисдикция не распространяется на Сацуму, они ничего не знают об убийцах и о том, как их можно было бы изловить, но да, это происшествие достойно всяческого сожаления, но нет, они не представляют, как можно было бы получить репарации, но да, при определенных условиях вопрос о возмещении мог бы быть обсужден, но нет, сёгун пока в отсутствии, но да, сёгун был бы рад принять их, когда вернется, но нет, не в обозримом будущем, но да, мы немедленно подадим прошение назначить точный день, но нет, в этом месяце невозможно, потому что его нынешнее местопребывание никому не известно, но да, они выяснят это как можно скорее, но нет, следующая встреча и все другие встречи не должны проходить в Эдо, но да, в Канагаве, но очень жаль, не в этом месяце, возможно, в следующем, но нет, очень жаль, мы не имеем полномочий…

Каждый пункт приходилось переводить с английского на голландский, потом на японский. За этим обычно следовало пространное обсуждение. Затем ответ прилежно переводился на голландский и снова на английский с неизбежными наставлениями и всегда с вежливыми просьбами пояснить суть самых тривиальных деталей.

Ёси находил всю процедуру крайне интересной для себя. Он никогда ещё не присутствовал при таком скоплении гайдзинов и ни разу не участвовал в переговорах, где низшие по званию, неслыханное дело, обсуждали вопросы политики, вместо того чтобы слушаться и подчиняться.