их с Эндрю Лондонского дома. Её тело обнаружила одна из подруг, решивших навестить семью. Хорошо, что Сэлвига тогда не было дома. Ему было десять лет, и с тех пор он ненавидел квартиру в Лондоне. Мы с внуком остались вдвоем. Моя жена Маргарет умерла от сердечного приступа за два года до того, как Эндрю поставили диагноз. И слава богу, наверное, что она не видела, как мучился наш мальчик, — лорд Роберт тяжело вздохнул, потом снова вернулся к рассказу, который я не смела перебивать.

— Как я уже сказал, мы с Сэлвигом остались одни друг у друга. Знаю, я был далек от идеального дедушки, но я всячески пытался вырастить из него достойного человека. Наверное, я слишком пытался это сделать. Удостоверившись, что первое горе позади, я отправил Сэлвига учиться в одну из лучших школ Великобритании. Интернат, конечно же. И сначала всё было нормально. Потом же пошли первые тревожные звоночки. Когда Сэлвигу было около тринадцати лет, меня срочно вызвали. Оказалось, врач заметил пропажу таблеток снотворного. Пару раз их прописывали Сэлвигу, когда тот жаловался на плохой сон. В итоге подозрения пали на него и оказались верными.

Большого труда мне стоило добиться отмены дисциплинарной записи для внука. Из школы нас, конечно, исключили. Но якобы по обоюдному согласию. А когда я спросил: «Какого черта внук воровал снотворное?» Сэлвиг ответил, что по ночам его мучили невыносимые кошмары. Я поверил. Забрал его в Лондон. Год мы ходили к психотерапевту. В итоге кошмары, о которых говорил Сэлвиг, кажется, отступили. И дальше всё шло, вроде бы, нормально. Ну, или я так думал. Конечно, когда Сэлвигу исполнилось шестнадцать, я понимал, что периодически он выпивает с друзьями, но надеялся на его разумность и не хотел вводить жестких ограничений, чтобы потом не стало хуже.

Странный метод, но я была согласна с ним. Порой строгий контроль приводит к тому, что человек начинает бунтовать. А от бунта никогда нельзя ждать ничего хорошего. Лорд Роберт же продолжал:

— Потом Сэлвиг встретил Гортензию, — тут старик поморщился, будто произнес что-то неприятное. — Уж не знаю, где он её откопал. На момент, когда Сэлвигу было двадцать два, она была никем. Они пересеклись в каком-то клубе, и всё с этого момента полетело в пропасть. Несмотря на мои возражения, был заключен слишком быстрый брак. А мне лишь оставалось с ужасом смотреть, как внуку становится хуже и хуже. Знаю, это, наверное, слабость старика — сваливать всю вину на эту женщину, но она словно открывала в Сэлвиге его худшие стороны. Он стал много пить. Принимать запрещенные препараты. Вместе с Гортензией они тратили непомерное количество денег. Вдобавок ко всему, их отношения были странными. Сэлвиг изменял ей. Гортензия — ему. Они расходились, и когда это случалось, мне казалось, что я снова вижу внука нормальным человеком. Но потом они снова сходились, и всё начиналось заново. Я старался помочь, как мог, правда, но все мои слова врезались в стену непонимания. И всё заканчивалось очередным семейным скандалом.

А потом, это было три года назад, Сэлвиг чуть не умер. Это случилось в Кеннет Кастл, куда он со своей ненаглядной приехал скрываться от лондонских кредиторов. И, слава богу, что Генри, которого я просил приглядеть в это время за внуком, решил проведать Сэлвига. Тогда внука нашли на полу в кабинете замка. Передозировка. Было чудом, что Сэлвига успели спасти. И лишь черт знает, где в это время носило его жену.

Тогда я твердо решил взять всё в свои руки. Поместил Джона в частную клинику. Добился того, чтобы его признали не способным распоряжаться семейным имуществом и делами. Теперь я являюсь его законным представителем. За внуком я оставил то единственное, что его жена не может отсудить при разводе — Кеннет Кастл и часть галереи, включая портрет, реставрируемый вами. Не знаю отчего, но по семейной традиции он раз и навсегда неоспоримо передается старшему наследнику семьи.

Благо время, проведенное в клинике, отрезвило Сэлвига. Выйдя из лечебного заведения, мой внук наконец решил начать новую жизнь и развестись с этой своей Гортензией. Однако последнее оказалось не так уж и легко. Мерзавка привыкла строить из себя леди и ждала, когда суд снова признает Сэлвига вменяемым и деньги, принадлежащие семье, станут его, чтобы при разводе забрать большую их часть, — последние слова лорд Роберт буквально выплюнул. — Но меня радовало одно: Сэлвигу стало лучше. А потом было это ужасное видео с боем на мечах, и, приехав, я застал в постели внука какую-то незнакомую девицу. Правда, я испугался тогда, что Сэлвиг снова взялся за старое. Я был не прав. И прошу вас простить меня, — старик впился в мое лицо серьезным взглядом.

Я слушала, отчасти понимая, что лорду Роберту просто нужно хоть кому-то рассказать всё, что его тревожило. Я понимала, что всё рассказанное им, правда. Но, вместе с тем, мне было очень жаль их обоих. Старого лорда Роберта, столь неумело выказывающего внуку свою любовь. Джона, потерявшегося на сложном жизненном пути…

Джон…

Мне было непривычно слышать о нем, когда его называли первым именем. Будто говорили о другом, незнакомом мне, человеке. А может, так оно и было? Тот Джон, которого знала я, совсем не был тем человеком, о котором рассказывал лорд Роберт. И хватит думать, что я не знала его. Ведь это неправда! Я знала и видела достаточно. Джон изменился. Он стал другим. Или же, напротив, стал собой. Добрым, чутким, умным, веселым, тем, кого я полюбила. Хотя его любовь ко мне и была столь мимолетна.

— Послушайте, — сказала я лорду Роберту, — вы должны дать Джону шанс. Сейчас ему как никогда нужно, чтобы в него поверили.

Лорд Роберт улыбнулся. Очень печально.

— Вы, правда, думаете, что у Селвига всё получится, если я дам ему этот шанс?

— Если вы оба постараетесь, получится, — как можно мягче ответила я.

И тут случилось неожиданное. Старик подошел ко мне совсем близко и поцеловал меня в висок.

— Мой друг Генри не соврал, — сказал он, — вы, правда, чудесная девушка. Надеюсь, вы еще сможете простить моего непутевого внука, в чем бы ни была причина вашей размолвки. И… — старый лорд улыбнулся, как-то кривовато, неумело, очень похоже на то, как улыбался сначала Джон, — я бы не стал всего этого говорить, если бы не тот взгляд, которым на вас смотрел Сэлвиг. Он смотрел на вас, точно так, как мой сын Эндрю смотрел на свою жену Катрин.

Мы с лордом Робертом распрощались друзьями, и на душе стало легче. Правда, ненадолго. Ведь вокруг оставалось слишком