женщинам, но к сближению ни с одной из них не был готов, хотя некоторые его сверстники уже заимели необходимый опыт с уличными «жрицами любви». Не так давно Филипп на оживлённой городской улице заметил женщину с удивительно выразительной внешностью. Она показалась ему неземным существом, одета была в свободный пеплос, в котором угадывались дивные контуры обольстительного тела. Она легко ступала ножками в кожаных сандалиях, будто скользила по водной глади или парила в воздухе, мельком поглядывая на товары в лотках бойких уличных торговцев, не обращая внимания на громкие призывы что-либо приобрести. Казалось, не замечала похотливых взглядов мужчин, невольно заглядывавшихся на столь прекрасное создание. Следом за ней поспешала молодая служанка с пустой корзиной – видимо, они направлялись на рынок, многоголосо шумевший впереди. Незнакомка поравнялась с Филиппом, и он уловил дразнящий запах разогретого страстями и благовониями женского тела. Он вздрогнул, словно весенний олень, трубно зазывающий самку, едва удержался, чтобы не проследовать за ней. Но нетерпеливо обернулся, проследив, пока красавица не повернула за угол. А её терпкие духи ещё долго возбуждали воображение юноши…

* * *

Темнело. Горожане продолжали отдыхать на тёплых мраморных скамьях, установленных в общественных местах – у храмов, в священной роще. Кто отсиживался в тавернах, проводил время за кувшинчиком вина и в беседах с душевным соседом. В зажиточных домах устраивались застолья, где гости и хозяева совместно с домашними рабами, которым в такой день был положен отдых и внимание со стороны господ, предавались безудержному распитию вина. Не раз случалось легкомысленное распутство, правда, не вызывающее потом ни у кого осуждения. Жители Фив, ряженые в шкуры животных, стучались в двери, требовали непременного угощения. Никто им не отказывал – в священный праздник хозяева были рады незваным гостям, которым доставались печёные сладости и фрукты, в объёмистые чаши и кувшины наливалось вино – хотя не самое лучшее, но достаточно хмельное…

Филипп и Фрасил надели хитоны шафранового цвета, будто настоящие представители жреческой касты, приладили парики из конской гривы рыжей масти, лбы украсили белыми льняными повязками, диадемами. Так в праздничную ночь одевались многие фивяне. Прихватив «жертвенные ножи» из дерева, продававшиеся по такому поводу в лавках, друзья вышли на улицу. Яркий диск начавшей увядать луны смутными тенями в ночи придавал домам причудливые очертания. Они направились к центру, к агоре, откуда истекали шумы праздничного действа: там шли представления бродячих мимов, силачей и фокусников. По дороге юноши встречали нетрезвых людей, мужчин и женщин, украшенных венками и гирляндами из цветов. Поклонницы Диониса пожилого возраста устало возвращались с религиозных шествий; молодые вакханки бодро несли в руках фаллосы – выразительные муляжи возбуждённого детородного мужского органа, и были настолько пьяны, что бесстыдно обнажались или, нарядившись в козлиные шкуры, плясали, словно сатиры из буйной свиты своего бога.

В одном из переулков друзья вовремя заметили группу обнажённых женщин, они самозабвенно изображали культовый танец. В тусклом свете чадящего факела их неестественно бледные тела выглядели демоническими призраками. Молодые люди спешно свернули в переулок, не дав себя на поругание нелепого случая, и едва не наступили на пару, с усердием предающуюся служению Дионису. Дальше попадались ещё пары и одиночные обездвиженные тела таких же «служителей культа», которые в таком беспомощном состоянии показались Филиппу трупами воинов, павших после кровопролитного сражения. Вероятно, они смогли вовремя вернуться домой, и теперь им предстояло ожидать, когда их найдут и подберут более трезвые родственники, уже вышедшие с домашними рабами на их поиски. А пока Гипнос навеял им приятные сновидения. Уличные собаки, которые и в обычные дни пьяных не трогают, незлобиво лаяли и внимательно обнюхивали обездвиженные тела, дружелюбно размахивая хвостами. Умные животные словно понимали, что это состояние человека – временное: проспятся и уйдут восвояси. Но были псы, недовольные вторжением людей на их территорию, – такие задерживались, чтобы с показным презрением отметить непрошеных гостей…

Юношам оставалось пройти до агоры совсем немного, когда впереди послышались шаги и женские голоса. Скоро в свете факела, который несла, по виду, служанка, появилась женщина, одеяние которой и статность выдавали богатую горожанку. Возможно, она засиделась в гостях и теперь легкой поступью торопилась домой. Заметив жрецов с ритуальными мечами, служанка взвизгнула и, выронив факел, убежала в темень. Хозяйка не последовала за ней, а с достойным спокойствием стала наблюдать за незнакомцами. А Филипп с Фрасилом неожиданно оробели и теперь не знали, как поступить – пугать ли женщин, как бы это сделали потешные жрецы, или ретироваться, не развивая задуманного плана.

На лице женщины наконец появилось выражение любопытства. Она поняла, что перед ней ряженые, и звонко рассмеялась – Филиппу показалось, словно жемчужины рассыпала вокруг. Чтобы лучше рассмотреть «жреца», незнакомка приблизилась, и вдруг знакомый аромат «той самой женщины» молнией возвратил его память в тот самый день! Ещё он успел рассмотреть дивные черты лица, широко распахнутые лукавые глаза.

Воспользовавшись их растерянностью, женщина властным окриком призвала сбежавшую служанку. Она появилась с виноватым видом и, разобравшись в ситуации, подняла с земли факел, но уже чтобы поколотить «жрецов». Хозяйка успокоила её и, продолжая улыбаться, обратилась к Филиппу:

– Молодые люди, чем пугать бедных женщин, лучше проводите нас!

Её уверенный и в то же время мелодичный голос ввёл юношу в полную растерянность. Он промычал что-то невразумительное, чем ещё больше развеселил незнакомку. Не удержалась от смеха служанка, презрительно фыркнула и поспешила за госпожой. Филипп, словно зачарованный магией, развернулся и тоже отправился вслед, не раздумывая, зачем это делает. Фрасил, удивленный необычным состоянием друга, которого до сих пор считал храбрецом, всё же решил не отставать.

Прекрасная незнакомка неспешно следовала за служанкой, призывно покачивая бедрами. Иногда она тихонечко смеялась грудным голосом, видимо вспоминая недавнюю картину. За ней нежным дуновением утреннего ветерка тянулся шлейф запахов дорогого вина, восточных благовоний, и Филипп двигался в нём, словно в трансе слыша лишь громкое биение собственного сердца, готового вот-вот испепелиться в вожделенном пламени…

Женщина иногда оглядывалась, словно удостоверялась, не отстают ли попутчики; при этом мило улыбалась, подбадривая.

Наконец, остановились у одноэтажного дома, но по главному входу, портику с дубовой дверью, металлом окантованной, небедного.

– Молодые люди. – Женщина повернулась к Филиппу. – Я благодарна за охрану, нелишнюю в такую ночь. Теперь прощайте!

Она ушла. Фрасил потянул друга за плечо, ему не терпелось продолжить затеянный поиск мужской забавы. Но у Филиппа вдруг пропало желание. Он сказал об этом Фрасилу, сильно удивив его, как и Эпаминонда, когда они вернулись домой, так и не изведав сюрпризов легендарной ночи.

Гетера

Проснувшись и наскоро