Он собрал постельное белье и отнес его в ванную, сунул в ящик, чтобы при случае отдать в прачечную. Потом взял веник – подмести с ковра у тахты крошки от печенья, которым ночью закусывала вино Зинаида. Шуранул под тахтой и, к своему полнейшему недоумению, выудил колготки. Сперва даже и не понял сути своей находки. Стал тупо рассматривать, потом сообразил, что держит в руках и вздрогнул: это как же, значит, она без них убежала? В такую погоду? Колготки были совершенно целыми, такими не разбрасываются. Особенно медсестры: доход не тот. Но о чем это говорит?

Воробьев поднялся с колен и еще раз осторожно обошел квартиру, внимательно разглядывая пол, стены. Никаких явных следов, указывающих на вторжение посторонних в его квартиру, не заметил. Но ведь это на его взгляд, а он – не криминалист. И вдруг странное подозрение закралось в голову. А с чего это вдруг Павел Антонович стал интересоваться, хороша ли девка да как она умеет? Новая мысль заставила его на таинственный побег Зинаиды взглянуть по-иному и осмотреть квартиру уже с этой точки зрения. И нашел.

Когда, взяв настольную лампу, он опустился на четвереньки в прихожей и стал изучать пол, подсвечивая сбоку, то без труда обнаружил два рубчатых следа большого размера, так, примерно, на сорок три – сорок четыре. Подобной обуви у Воробьева не могло быть, а из посторонних, за исключением женщин, в его доме давно уже никого не было. Женщинам же подобные следы принадлежать не могли. Каков же вывод? Самый примитивный – здесь кто-то был. Но кто? А может, какой-нибудь Зинкин хахаль наведался, пока его не было? Она вполне могла дождаться его ухода и позвонить: беги, мол, из той же клиники, пока хозяина нет, потрахаемся, а? Нет, она спала крепко, не притворялась. Ну а вдруг это тонко разыгранная комбинация? Санитар же звонил сюда! И он про них все знает, предупрежденный Зинкой! А ну как это он тут и был? Ножища-то здоровая… Нет, тогда Василий должен был бы показать чудеса ловкости: предъявлять для опознания труп, лакать водяру и драть медсестру одновременно, а так не бывает. Но кто же, кто?!

Про то, что она могла без колготок рвануть домой, он уже не думал. Хотя, с другой стороны, в похмельном состоянии можно и не такое учудить. Она могла, между прочим, не найдя колготок, уйти обратно в свою больницу. Ну да, там же у них процедурная, оборудованная лежаками, где дежурные врачи развлекаются с медсестричками. Есть же телефон, проверить в любом случае можно. Но это все уже вторичное: ноги-то чьи в прихожей?

На всякий случай позвонил в отделение, и там ему сказали, что Колобовская, такая фамилия была, оказывается, у Зины, как ушла после дежурства, так больше не возвращалась. Домашний адрес ее дать отказались. Где-то в Софрине, а где, один Бог знает. В кадры надо звонить. Но туда обращаться Воробьеву пока не было никакого резона. Достаточно того, что этот алкаш-санитар знает про него. И ничего хорошего тут нет.

Между тем совсем стемнело. Воробьев не знал, что предпринять. То есть твердо-то в настоящий момент он знал только одно: завтра с утра заступать на дежурство. Командир, конечно, хороший человек, но и он уже, случается, недовольно поглядывает: мол, не слишком ли большую волю дал капитану? Поэтому тут прокола быть не должно. Значит, на все про все остается ночь. В кадры, конечно, не пробраться, поздно уже, а вот санитар может что-нибудь знать, если еще вяжет лыко.

Воробьев решил временно прекратить домашнее расследование, оделся, достал из серванта бутылку водки и отправился в больницу.

Уже на подходе к приземистому зданию морга услышал громкие, возбужденные голоса. Стараясь не выказывать интереса к происходящему, этакой фланирующей походкой Воробьев прошел мимо, постоял и вернулся так, чтобы слушать из-за угла дома. Причину шума понял сразу, как и определил круг действующих лиц.

Приземистый, одетый в длинное пальто седобородый человек, размахивая руками, кричал, что бросил все свои неотложные дела исключительно из уважения к коллегам, которые влипли в идиотскую историю, примчался, а тут, извините за выражение!… Само выражение он не произнес, был, вероятно, слишком интеллигентен, но о чем он хотел сказать, тоже было ясно. Оправдывался Василий, халат которого вообще уже не мог бы похвастаться урожденной белизной. Он что-то бубнил себе под нос. Однако его не слушал ни патологоанатом, приехавший на вскрытие, ни пожилая тетка в толстой куртке поверх больничного халата – санитарка, через которую капитан еще недавно передавал посылочку Василию. Она и старалась объяснить, почему Вася лыка не вяжет, а покойника нет на месте.

С час назад, не меньше, приезжала труповозка. Сказали: из Склифа, от доктора Грибова, который приказал срочно доставить к нему покойного Комарова для вскрытия. Это распоряжение главврача. Но никаких бумаг прибывшие санитары – здоровенные амбалы – не представили. Они довольно бесцеремонно отстранили ее от двери, у еще способного рассуждать Василия быстро выяснили, где находится этот самый Комаров, перегрузили труп на носилки и, засунув в машину, укатили. И все быстро, ловко, им даже и помогать не пришлось, как это случалось, когда из других моргов прибывали. А тут фьюить – и нетути…

Грибов, стервенея, возражал, что никаких подобных указаний не давал, что он будет жаловаться, что напишет такую кляузу, после которой весь медперсонал данного медицинского учреждения разгонят… А вот куда, опять не сказал, интеллигентность не позволяла. Хотя именно эта публика, как слышал Воробьев, отнюдь не страдала умением выбирать выражения.

Накричавшись и устав, Грибов поднял свой чемоданчик и отправился в главный корпус, чтобы звонить и возмущаться дальше. Старуха ушла в помещение, а Василий сел на ступеньки и не очень уверенно закурил. Вот тут и подошел к нему Воробьев.

– Здорово, Василий! – бодро заявил он. – Иду, слышу, что за шум такой?

– А-а, эт… то ты… – и попробовал даже подвинуться, чтобы дать место гостю.

– Ну так о чем шумим? – уже весело повторил вопрос капитан.

– А пропал он… совсем… к… матери… – он сумел, причем довольно подробно, изложить, к какой матери пропал нынешний покойник. Василий сидел, покачиваясь, и пробовал пронзительно, с его, разумеется, точки зрения, посмотреть на ставшего здесь постоянным странного такого гостя. К тому же – мента, как утром предупредила эта шалава Зинка. Но он хоть и мент, а бутылки ставит. За что, интересно знать? Чего ему с того жмурика? Наследство? А Зинке он… зачем, этот мент? Вот же его телефон… Василий непослушной рукой полез в карман халата и достал скомканный листок бумаги с номером телефона, куда, в твердом расчете на бутылку, надо было обязательно позвонить и предупредить, если кто поинтересуется покойником.

– А… зачем он тебя ин… тересует? – сформулировал вопрос санитар Василий, заглядывая в самый корень и тщетно пытаясь засунуть листок обратно в карман.

– Уже не интересует. Меня интересует адрес Зины. Скажешь? Получишь бутылку.

– Умный ты… а ты, мужик, чего… и ее пришил? – Василий попробовал сосредоточиться на этой новой для него мысли и поднял голову.

– Ты, я гляжу, совсем ослабел? – негромко заметил Воробьев и достал бутылку. Покачал за горлышко перед носом Василия. – Здоровье поправить не желаешь?