– Сатору просил о тебе позаботиться… Ведь ты его любимый кот…

Это ясно и так. Я знаю, что Сатору обожает меня.

– Я тебе поесть принесла. И куриной грудки покрошила… Сатору просил побаловать тебя сегодня.

Если Сатору думает, что за это я спущу ему то, как он безобразно со мной поступил, он сильно ошибается! Он меня бросил!

– Палата у Сатору маленькая, но отдельная, очень уютная, совсем не похоже на больницу. И сестры все такие добрые… Сатору сказал, что хочет провести последние дни в покое. Ему посоветовали эту больницу.

Норико погладила меня, и голос у нее задрожал.

– Сатору просил передать тебе, чтобы ты не беспокоился, Нана.

«Не беспокоился»! Но ведь там нет меня, и ему ох как худо.

– Он, как вошел в палату, первым делом достал фотографию, ну, где вы с ним вдвоем, и поставил у изголовья, совсем как дома. Все хорошо, так он сказал.

Чушь. Что лучше – какая-то фотография или настоящий живой кот? Ответ очевиден. Теплый кот с бархатной шерсткой… лучше бы я был с ним рядом, ясно как день.

Я легонько лизнул руку Норико. Поначалу ей это не нравилось, она говорила, что у меня язык как наждак.

Ладно, Норико плачет, значит отложим обед на потом. Говорит, и куриной грудки нарезала… Раз уж она так старалась, не буду ее обижать, поем. Заедим проблемы куриной грудкой.

После отъезда Сатору я в основном сидел в его комнате – не считая вылазок на кухню, поесть, или в туалет, сделать свои дела. Всякий раз, когда открывалась входная дверь, я опрометью летел в прихожую, но увы! – это всегда была Норико. Тогда я плелся обратно к себе – в комнату Сатору, свесив хвост. Мне нисколько не было стыдно, пусть висит, раз я не вижу Сатору. Это нормально, ведь я тоскую.

Норико время от времени пыталась выманить меня на прогулку, видимо, об этом ее попросил Сатору. Но без Сатору я не видел особого смысла морозить лапы, таскаясь по засыпанному белым-пребелым холодным снегом городу. Все-таки до Сатору не доходит простая истина. Он совершенно не понимает, насколько он важен для меня…

Каждый день я сидел у окна. Бесконечная дорога за окном уводила вдаль – туда, где лежал в своей палате Сатору. Эй, Сатору! Как ты там?

…Сегодня у нас ужасная вьюга. Все за окном заволокло белой пеленой, не видно даже уличных фонарей. Сатору, а у тебя там тоже такое творится?

…А сегодня солнечно. Небо высокое, ни облачка. Но от этой прозрачной синевы так и веет стужей.

…Сегодня нахохлившиеся воробьи, облепившие провода, совсем раздулись, стали похожи на круглые шарики. Снега нет, облака какие-то прозрачные, похоже, на улице лютый мороз.

…По дороге проехала красная машина. Она такого же цвета, как те ягоды в горах, ну, помнишь, рябина? Ты мне показывал… Хотя у рябины другой оттенок, такой глубины, что дух захватывает. У людей хорошо получаются цвета, но все же они не могут передать природную силу красок.

Однажды в комнату вошла Норико:

– Нана, поедем проведать Сатору?

Что ты сказала? Повтори еще раз!

– Сатору очень плохо без тебя. Вот я и пошла попросила… Доктор сказал, что тебе нельзя в палату, но вы можете увидеться, когда Сатору будет гулять в саду.

Браво, Норико!

Я буквально запрыгнул в переноску, которую приготовила Норико. Мы подъехали к клинике на нашем серебристом фургоне. Норико постоянно ездила на нем с тех пор, как Сатору лег в клинику, а вот я не видел машину с того самого последнего путешествия. Мы ехали минут двадцать. Выходит, Сатору был так близко от меня?

Если бы я ехал с Сатору, я бы мигом открыл дверцу переноски и выбрался наружу, но я был с Норико, поэтому сидел смирно, как благоразумный кот. Норико не привыкла смотреть на мир глазами котов и поставила переноску на пол, у заднего сиденья, поэтому мне была видна в полумраке лишь обивка машины.

– Сиди тихо. И жди, а я пойду поищу Сатору.

Норико вышла из машины.

Разумеется, я сидел и ждал, как благовоспитанный кот.

«Веди себя хорошо. Ну ты же разумный кот!» – На прощание Сатору несколько раз повторил мне это.

Ну разумеется. Я могу быть разумным, послушным котом. Потом что я очень умный кот и хорошо понимаю, как надо вести себя в нужный момент.

Наконец вернулась Норико и вытащила переноску из машины.

Клиника была тихой обителью, расположенной в спокойном жилом квартале. За парковкой виднелась заснеженная пустошь. На ветвях деревьев и на скамейках лежали пушистые шапки снега. Мне представились спящие под снегом травы и цветы. На пристроенной к зданию крытой террасе стояли стулья и столы. Наверное, здесь пациенты дышат воздухом в ненастные дни. И вдруг…

На террасе в инвалидном кресле я увидел Сатору!

Я едва сдержался, чтоб не вышибить дверцу и не прыгнуть к нему, но переноска была в руках у Норико, и я дождался, пока она сама выпустит меня.

– Нана!

Несмотря на то что на Сатору был дутый пуховик, я заметил, что он стал еще худее и бледнее со дня расставания. И вдруг на этом мертвенно-бледном лице появился легкий румянец. Я не настолько самонадеян, чтобы утверждать, что это из-за меня к бледным щекам Сатору прилила горячая алая кровь, но… а что скажете вы?

– Как славно, что ты здесь!

Сатору привстал с кресла. Было видно, что ему, как и мне, невыносимо разделявшее нас расстояние. Как мне хотелось вышибить дверцу и прыгнуть к нему! Однако Норико пока не знает, на что я способен, поэтому терпение! Терпение.

Наконец Норико доплелась до Сатору. Одним скачком я вылетел из открывшейся дверцы и прыгнул на колени к Сатору.

Сатору молча стиснул меня, прижав к себе. Я мурчал и мурчал и терся лбом о его грудь, пока не осип.

Мы неразрывно связаны друг с другом… как мы можем жить врозь, нет, как вы вообще себе это представляете?

Я был готов вечно лежать в его объятиях, но скоро пронизывающий до костей холод дал о себе знать, а для Сатору в его состоянии это было губительно.

– Сатору… – смущенно окликнула его Норико.

Сатору понял, что она хотела сказать, но не мог оторваться от меня.

– Я поставил наше фото рядом с кроватью.

Знаю. Норико мне говорила.

– Поэтому мне не так одиноко.

Вранье! Настолько очевидная ложь, что Эмма[42], властелин ада, вырывающий языки у лжецов, даже не потрудился бы сделать это. Он бы просто расхохотался.