за изнасилование и совершил побег. А на зоне его самого опустили, потому что статья сто семнадцатая вообще крайне неуважаемая в кругу сидельцев. Мало того, преступника ещё и клеймили — у него на пояснице должна быть наколка в виде синей розы. Может поэтому он и оставляет подобный знак…

Мишка недоверчиво покосился на меня, а потом подошел к парню. Он дернул того за рубашку, отчего парень повернулся и… Из кармана брюк вывалились два пузырька с лаком. На полоске обнаженной кожи даже в сумерках была видна выколотая роза.

— Вот же… — Мишка отшатнулся.

Он около полуминуты смотрел на лежащего, а потом перевел взгляд на меня:

— Что ты хочешь сделать?

— Хочу, чтобы ты ушел, Миш, — тихо проговорил я.

— Сень, ты же не палач. Пусть им занимается милиция.

— А если они его отпустят? Или опять поместят в тюрьму, откуда он снова сбежит? А если следующей его жертвой станет Ирина? И да, я не палач, но каждый порядочный человек хотя бы раз в жизни может выступить наказанием для швали.

Да, я ударил по больному. Но как ещё достучаться до человека, когда тот хочет казаться справедливым и гуманным?

— Ты не имеешь на это права, — сказал Мишка.

— Не имею… — вздохнул я. — Поэтому и прошу тебя уйти. Забудь, что ты видел и просто…

Снаружи раздались голоса. Женский голос чуть ли не прокричал:

— Они наверху. Мужчина сказал, что он из милиции! А этот…

— Разберемся, гражданка, — послышался в ответ уверенный мужской голос.

Я дернул Мишку за руку:

— Дождался? Вот теперь бежим наверх. И тихо, чтобы нас не услышали.

Глава 40

Что за радость была у мальчишек конца восьмидесятых-девяностых? Где больше всего они пропадали? Откуда чаще всего приходили с порванными штанами или куртками?

Спросите их и они вам ответят — со строек!

Именно на стройках можно было вообразить себя солдатом, воюющим за Отечество против злых фашистов. Именно на стенах строек рисовались откровенные картинки, а узнать о функциях половых органов можно было гораздо больше, чем из учебника по «Биологии» за восьмой класс. Именно там случались первые дегустации спиртных напитков и проба вступления во взрослую жизнь путем разжигания сигареты и вдыхания горького дыма.

Я помню, как на нашей заброшенной стройке проверялось умение курить «взатяг» — нужно было набрать полный рот дыма, вдохнуть и произнести фразу: «И-и-и-и, мама идет!» Причем «И-и-и-и» на вдохе, а остальное на выдохе. Своего рода тест на честность. Если не закашлялся, то на тебя смотрели с легким уважением… Научился!

Правда, когда отец унюхал, что от меня пахло сигаретами, то сам сходил в магазин и вернулся с двумя пачками ярославской «Примы». От запаха не помогло ни жевание лаврового листа, ни редкая по тем временам жвачка. Положил передо мной эти пачки и сказал:

— Кури, сынок! Один раз накуришься вволю и потом как обрубит. Кури!

Мать попыталась что-то сказать, но он мягко выставил её за кухонную дверь и попросил не лезть в мужские дела. Я помню, как дымил, как синел, краснел, зеленел. Как меня мутило и рвало…

Зато потом на очередных лазаньях по стройкам я воздерживался от курения и отказывался от протянутых сигарет.

Накурился!

Зато в этот раз наука из прошлого очень пригодилась. Сказать по правде, не только в этот раз. Приходилось штурмовать здания и это хоть было похоже, но совсем не то. Если во время игр на стройке мог прилететь осколок кирпича в голову, то во время боевых действий летел свинец и другой металл.

Из детства осталось умение бесшумно передвигаться по строительному мусору. Ноги сами выбирали маршрут, ступни вставали там, где не было громких столкновений поверхностей, и так, чтобы не задеть случайный кусок штукатурки и не столкнуть его вниз. Пусть мама и ругалась на грязные или рваные штаны, но… тяжело в учении, легко в бою.

Мишка тоже двигался бесшумно. Похоже, что и он был знаком со спецификой перемещений по стройке.

Я слился с бетонной стеной и осторожно выглянул наружу — никого на стреме не было. Никто не перекрывал пути отхода. Похоже, что девушке не особенно поверили, и думали, что все уже убежали.

Мишка вопросительно вздернул брови. Я приложил палец к губам. Он понятливо кивнул. Мы затаились.

Голоса внизу были слышны неплохо. Особенно женский голос:

— Вот этот человек! Он напал на меня, а ваш сотрудник его остановил!

— Какой сотрудник? — спросил мужской голос. — Этот район только мы патрулируем.

— Не знаю. Может куда отошёл? Но он точно был здесь! Давайте его позовем?

— Ага, как деда Мороза… Девушка, а может вы сами молодого человека ударили, а теперь хотите снять с себя подозрения? — хмыкнул ещё один мужской голос.

Похоже, что менты никогда не меняются — подозревают в первую очередь потерпевших. Впрочем, их можно понять — общаются в основном с теми, кто так и норовит обмануть. А подобное общение накладывает свой отпечаток.

— Так может быть он наверх убежал? Эй, молодой человек! Где вы? — прозвенел женский голос.

Ага, так я и ответил. Ещё чего…

— Глянь, Дим, а у этого засранца роза почти на ж… заднице. Похоже, что из сижавых.

— И наколочка подходящая… Да, Степаныч, наш клиент. И про синюю розу тоже что-то было в ориентировках. Забираем…

— А как же этот… Наш коллега?

— Ты хочешь пойти его искать и напороться на арматуру в темноте?

— Но как же?

— Да вот так! Трахаря задержали, гражданочка напишет заявление. Глянем по ориентировкам и по домам, а то скоро смена заканчивается. Степаныч, не мути лишний раз воду. Где теперь найти того парня? Как там было в стихе?

Среднего роста, плечистый и крепкий.

Ходит он в белой футболке и кепке.

Знак «ГТО» на груди у него.

Больше не знают о нём ничего.

— С Сонькой стих учил? — хохотнул его напарник.

— Ну да, отложилось в памяти. Эй, бедолага, поднимайся, пойдем.

Мда, менты меняются мало…

Вскоре шаги и бурчание стихли. Я аккуратно выглянул — маньяка вели с завернутыми руками к проему в заборе.

Насколько мне помнится по передаче, Раевский был мягким в общении с милицией и его быстро раскололи. Что говорить, если он потерял сознание при взятии крови на анализ. Так что с ним быстро справятся. Тем более, что он числился во всесоюзном розыске. Вот только… Только вот наберется ли на расстрельную статью? Не помилуют ли?

Хотя, если учесть, что вторая его жертва была на пятом