— Я понял, — рыкнул Агафонов и, позвонив Кислицыну, заявил: — Проверь Старшинова из отдела продаж. Есть подозрения, что это он. Если все подтвердится, уволить за утрату доверия, — велел Михаил и, подмигнув Еве, завел двигатель. — Пусть работают, а мы поедем трахаться, — провозгласил он.

— Если завтра появятся еще листовки, — хмыкнула она. — Я допишу на них свои стихи.

— Это какие же? — нахмурился он, выезжая из подземного гаража.

— Нужно как-то срифмовать, что мне нравится трахаться, но только с тобой, Агафонов, — рассмеялась Ева и прильнула к его плечу. Осторожно погладила по руке, потом по джинсе на коленке. Почувствовав ее пальчики на своей ноге, Агафонов чуть не заорал от восторга. Он уже который день ощущал себя самым счастливым человеком в галактике и твердо знал, как ему повезло.

«Все очень просто, — протянул он мысленно. — Нужно во всеуслышание объявить, что эта женщина моя. И пусть все недоброжелатели засунут свои языки туда, где никогда не бывает загара!» — решил Михаил и удивленно уставился на тренькающий телефон.

— Да, папа, — искренне улыбнулся он. — Не могу после праздников тебе дозвониться. Как твои дела? — и помолчав с минуту, добавил — Хочу тебя с будущей женой познакомить. Назначай время, говори адрес, — начал было Агафонов, а затем будто оборвал сам себя. — Ладно, позже созвонимся, — невесело усмехнулся он и, закончив разговор, пожаловался Еве: — Мой папа — еще тот Штирлиц!

Заехав во двор, Агафонов проворно оббежал крузак и поспешно распахнул Евину дверь. Взял на руки свою женщину и быстро заскочил в дом.

— Как же хорошо, что мы домой уехали, — вздохнул он, наскоро разувшись. И, не опуская Еву с рук, поспешил в спальню. Большую полутемную комнату, выполненную в фиолетовых и лиловых тонах. Лишь белоснежные портьеры и такое же покрывало выделялись яркими пятнами. Да еще картины в белых рамах и белая мебель.

— Сюр какой-то, — прошептала Ева, первый раз попав сюда.

— Не нравится, переделай, — пожал плечами Агафонов. И ей тогда показалось, что ему вообще все равно, где жить…

— А ты? Тебе же нравится, — пролепетала она, не в силах поверить, что Михаил вот так легко соглашается изменить обстановку вокруг. Ради нее.

— Мне этот интерьер по барабану, Ева, — скривил он губы в усмешке. — Ремонт делался по проекту известного дизайнера. Но мне, честно говоря, даже вникать не хотелось. Я ж устаю сильно на работе. Плюс сын. Ему нужно время уделить. Иногда к отцу съездить…

— А женщины? — улыбнулась Ева. — Если послушать Антонину, у тебя целый гарем…

— Вот именно, — хмыкнул он. — Но только в ее воображении. В браке я ей не изменял. Что там она напридумывала, на ее совести. А между ней и тобой, естественно, кто-то был, — протянул он. — Но я полагаю, эта тема закрыта. Есть только мы, Ева, — с придыханием прошептал он. — Поэтому устраивай все так, как заблагорассудится. По-любому у тебя свободного времени больше, — заметил он.

«Конечно, — хмыкнула про себя Ева, припомнив вчерашний разговор. — Если все время проводить в постели, то какая, на фиг, разница, в какой цвет выкрашены стены? Или что сегодня на ужин? А уж про претензии Демьяновскому вообще молчу, — мысленно хихикнула она, прекрасно понимая, что необходимые документы подготовит сама Ксения. А это значит, что с начальством могут испортиться отношения. — И тогда Миша меня уволит, — вздохнула она, вместе с Агафоновым падая на кровать. — Ну, не уволит, конечно. Но от работы отстранит. И буду я в четырех стенах щи варить», — печально подумала Ева.

— Что с настроением? — мгновенно заметил Агафонов. — Ты из-за этих стишков так расстроилась?

— Нет, — мотнула головой Ева и тут же все свалила на руку: — Что-то пальцы ломит…

— Терпи, — огрызнулся Агафонов, помогая ей снять пальто. Затем свитер, а вслед за ним и бюстгальтер. Поцеловал, сжимая в ладонях, каждую грудь и придирчиво оглядел ножки Евы.

— Вот как бы изловчиться и снять с тебя штаны, а сапожки оставить, — довольно хмыкнул он. — Ну, так, знаешь, чтобы на тебе только они и были, — размечтался он вслух и добавил задумчиво: — Может, еще такую же пару купить? Для любовных утех…

— А тебе галстук! — фыркнула Ева, пытаясь раздеться сама. — Или шляпу!

— Стетсон? — рассмеялся Агафонов, расстегивая рубашку и откидывая ее в сторону. Туда же полетели и джинсы. — Иди сюда, — прохрипел он, укладываясь на кровать и таща Еву за собой. Подмял под себя, а затем, будто передумав, уложил на свой живот.

— Кто из нас сверху, тот и в шляпе, — хмыкнул довольно.

— Тогда вместо розовых ботильонов мне нужны ковбойские сапоги, — выдохнула Ева, поудобней усаживаясь на нем и вбирая в себя поднявшего голову «малыша». — Со шпорами, — захихикала она. — Ты — мой жеребец, — прошептала она, упираясь пятками в бока Агафонова.

— Никаких шпор, сапог и шляп, — прорычал он, откидываясь на подушках и наблюдая, как Ева выгибает спину, как из стороны в сторону колышутся два тяжелых полушария. Агафонову хотелось схватить девчонку и, перевернув на спину, притянуть ее к себе. Но он как завороженный наблюдал за наивными выкрутасами желанной женщины, чувствовал, как его охватывает любовный жар и вокруг горячей плоти сжимается тугой и упругий кокон.

— Ева, — прохрипел он, когда она задвигалась. — Что ты со мной делаешь, девочка? — пробурчал, сгорая от нетерпения, и, подхватив ее под бедра, ускорил темп.

В кармане валявшейся на полу куртки разрывался сотовый.

«Клубись оно все конем», — устало пронеслось в голове у Михаила, когда Ева, тяжело дыша, в изнеможении опустилась к нему на грудь.

— Ну, ты даешь, — выдохнула она. — Я думала, улечу…

— Я тоже, — прошептал он, укладывая ее голову у себя на плече. Почувствовал, как единение прервалось и усталый «малыш» отрубился в полном обмороке. — Ева, — вырвалось у Агафонова. — Как же я раньше жил без тебя? — пробормотал он и, изловчившись, подтянул к кровати куртку. Выудил айфон и, наплевав на пропущенные вызовы, включил беззвучный режим.

— Будильник поставь на пять часов, — сонно промурлыкала Ева. — Нам же Егора забирать. Не дадим Антонине ни единого шанса, — пробурчала она, засыпая.

— Естественно, — рыкнул Агафонов, в который раз удивляясь, как в такой молодой девчонке детская наивность соседствует с абсолютной мудростью. Он прижал невесту к себе, осторожно провел ладонью по спине, закопался пальцами в густые темные волосы и лишь на минуту закрыл глаза, намереваясь охранять сон любимой. И внезапно оказался на облаке, или в океане. Тихом и спокойном. Убаюкивая, размеренно качались волны. Уносили в безмятежную даль. Ева сопела на плече, и, вглядевшись в ее лицо, Агафонов в который раз изумился.

«Какая же ты красивая, девочка моя», — мысленно прошептал он, всматриваясь в мягкие черты лица и ловя безмятежную улыбку.

— Мы не проспим? — пробормотала Ева в полусне.