Схвачен он за воротничок.

Сева засмеялся. Николай продолжал с воодушевлением:

Развернул червяк газету,

Съел горячую котлету

И уехал на Алтай.

Кто не верит — вылетай.

За столом сидит перо.

Под пером лежит поэт.

Под поэтом — на метро

Неоторванный билет.

Сева захохотал.

— Потише! — поморщился Николай. — А то сейчас эти придут… Поинтересуются, в чем дело, кто тут так громко ржет и по какому поводу. Да и ты хорош… Гогочешь, как гусь… А ведь ты влюблен и потерял любимую! Так тебе и надо продолжать играть эту неблагодарную роль! Давай сочини ей писание. «Пошлю дролечке письмо, и мы начнем все сызнова…» На новый лад, электронное, диктую дословно, можешь даже записать, чтобы не забыть: «Как делишки? Что у тебя нового? Нет ли желания куда сходить вместе? Полетать на канатной дороге или на колесах в парке культуры? Полежать на теплом песочке у реки? Или просто где погулять, побродить неторопливо, поговорить за жизнь?»

В коридоре завопил вернувшийся, наконец, домой из кинотеатра Гриша:

— Фродо, представляете, пробирается по пещере и не видит, дурак, что сзади за ним бесшумно по стене движется демоническая паучиха! И прямо уже нависает над ним. Мы все стали ему орать: «Шухер! Сзади-и!» Не слышит, блин! Ну просто тормоз! Мы ему хором во весь голос кричали, а он так и не обернулся!

Бакейкин-младший точно предугадал будущее. В дверь тотчас осторожно, тихонько постучали, и просунулась лысеющая голова Ве Ве.

— Произошло что-то радостное? — вежливо справился он.

— Не! Пока не нашли, — сдержанно отозвался Николай. — Надеемся на вашу жену.

Утро было прекрасно уже тем, что наступило. Но на заре, когда советуют никого не будить, братьев Бакейкиных растревожили музыкальные пассажи мобильника и одновременный стук в дверь.

«Пожар», — подумал Сева и вскочил.

«Сумасшедший дом, — вздохнул Николай. — Куда нас занесла наша горькая судьбина? Зачем ей это понадобилось? Ситуация шаховая…» И лениво открыл один глаз.

— Сев, ответь мобиле! Входите! Чего зря неповинную дверь избивать?

Заскрипев, дверь деликатно приотворилась и пропустила лысоватую голову Мухина.

— Извините, простите. — Он заулыбался широко и добродушно.

Настоящий дедушка Ленин из детских книжек поры эдак шестидесятых, вяло подумал Николай, медленно спустил с дивана ноги и потянулся.

— Входите, чего на пороге околачиваться? Сев, кто там с утра пораньше сотовый мучает?

— Да Потап это, — пробубнил Сева, никак не в силах понять, что нужно от него этому неугомонному коллекционеру.

Ве Ве вошел, по-прежнему сияя во весь рот, изящно приукрашенный зубными протезами.

— Должен вас огорчить… Нет воды — отключили. И когда включат — неизвестно. Очередной пассаж судьбы.

Николай пробормотал разочарованно и вполне деловито.

— У-у! Тогда можно и не вставать.

И совершенно спокойно залег обратно на диван.

— Потап — очень милый человек. Жаль, что он так быстро уехал. Но женщины, женщины… Я понимаю. — Мухин снова заулыбался.

— Гриша, ты собираешься завтракать? — сурово поинтересовалась за дверью Арбузова.

— Не-а, — честно ответил внук. — Я тут Билла убиваю!

— Что? — удивленно произнес Сева в мобильник. — Как это?.. Почему?..

— Что случилось? — с некоторой тревогой спросил Бакейкин-младший, окончательно просыпаясь. — Ты можешь сказать толком, идиот?!

— Она нашлась… — пробормотал Сева, опуская сотовый.

— Кто?! — злобно заорал Николай.

— Как кто?.. Катя… Пришла сегодня утром в редакцию… Ищет меня… С ней Потап разговаривал…

— Представляю, что он ей сказал, твой Потап, — ехидно процедил Николай. — Ситуация матовая… Как все вокруг прекрасно и светло, и только твой несчастный жребий темен… А вы с какой новостью пожаловали? — повернулся он к хозяину.

— Ниночка вдруг все вспомнила, — улыбнулся тот. — Словно озарение было… Она готова вам рассказать все, что с ней тогда произошло. Когда ее украли…

— Прямо мир новостей, — ядовито присвистнул Николай. — Окончилась, стало быть, ее амнезия… Ладно, дадим стране угля…

У Нины перед глазами будто застыло лицо Севы, который непрерывно, безмолвно и безнадежно спрашивал про эту загадочную Катю. Нина его очень жалела. Хотелось ему помочь и найти чернокосую блудную дочь кочевий. Пусть непонятно зачем и для чего, правильно говорит Наталья Ильинична… Но все равно найти.

Ниночка долго бесцельно бродила по комнате и, наконец, поплелась на кухню.

— Мама, придумай что-нибудь! — отчаянно попросила Нина.

Мать деловито вытерла руки о фартук.

— Новую викторину для второго «А»? Сейчас соображу… А какая тема?

— Ну при чем тут викторина? — простонала Ниночка.

— А что при чем? Или кто?

Нина смутилась. Не хотелось рассказывать об этих совершенно случайных, призрачных, смутных каких-то братьях. Мухин обладал редкостным умением знакомиться на улицах и вступать в беседы с любыми попутчиками или прохожими.

— Никто… — пробурчала она и ушла к себе.

И снова принялась бродить из угла в угол.

Потом села к окну и уставилась в непроницаемую ночь, с трудом кое-где разбитую тускло-колеблющимися, еле тлеющими, почти умирающими огнями города. И внезапно припомнила…

Из этой фиолетовой хмурой тьмы выплыли незнакомые, но виденные когда-то смуглые, загорелые — грязные, язвительно хмыкнул бы сейчас Николай, — лица… Большеносый мужчина с топорными чертами, словно вырубленными из полена каким-нибудь цыганским папой Карло, худая женщина, растрепанная, с золотым и злым блестящим оскалом… И другая… Хмурая и молчаливая… Явно заторможенная. С большими глазами… И длинной косой…

Нина вздрогнула и прошептала:

— Коса…

Да, коса… Ну и что? Мало ли у кого может быть коса? Не у одной этой Кати…

Нине стало досадно. Она прямо-таки озлобилась.

Почему, ну почему эту вот девку так ищут, а на нее, Нину, всем наплевать?! Почему она никому не нужна, бедная, горемычная?

Теперь стало очень жалко себя, а это харизматическое чувство опасно своей увлекательностью и магнетизмом. Многих оно приманивает, многих очаровывает и обманывает многих своей отчаянной пустотой и томительной безысходностью.

Но память уже обрела свой привычный размах и выстроила новый сюжет в соответствии с развитием прошедших событий.

Нина видела прямо перед собой заросшую травой, почти незаметную тропку, о которой знали лишь избранные и по которой она шла вслед за этой злой, с золотым оскалом… И та не переставала повторять, монотонно и убедительно: