хотя с трудом, но все же выполз из барака. Серый, большеглазый, скуластый, с палкой в трясущейся руке, согнутый, похожий со спины на широкоплечего дряхлого старика, поплелся по улице. Солнце слепило глаза, играло в свалявшихся волосах. Знакомые старатели не сразу узнавали его, а, узнав, молча провожали глазами, чувствуя неловкость. Неожиданно явился на деляну. Без него совсем упала добыча. Ребята крепить не умели, поддоры вести боялись даже в плотном грунте, ковырялись в старых забоях и мыли тощие пески. Бутара работала двадцать часов в сутки. Утомленный длинным для его слабых ног путешествием присел около промывальщика и заглянул в лоток: на донышке мотались реденькие крупинки. Подошедший смотритель взвесил дневную добычу.

— Пришел? — спросил он. — Так вот в чем дело, слушай. Если завтра сдадите столько же, сколько сегодня, — другую артель поставим на вашу деляну. Пески средние, а вы тень на плетень наводите.

Артельцы понуро смотрели на свой заработок в жестянке на углях. Один, показывая ладони в сплошных мозолях, запротестовал:

— Не имеете права. Положение платим. Копаем, не сидим, сложа руки.

— Нам нет дела, что вы без толку работаете. Нам золото нужно, а не ваши мозоли. Даю честное слово, другая артель озолотится на этой деляне.

— От твоего честного слова гнездо не подвинется.

— Да я же твердил вам, ребята, крепите яму, крепите яму, ребята. Придется в конторе вопрос поставить. Нас самих гоняют за невыполнение задания.

Мишка кивнул смотрителю.

— Не разоряйся очень. Не испугаешь!

Смотритель вздернул голову.

— А ты думаешь испугать!

— Я не пугаю и ты не пугай. Твоя обязанность была не допускать неправильную выработку. Почему допускал? А теперь нечего с нас взять — другую артель хочешь поставить? С новой артели хочешь сгладить? Ты, может быть, правильно рассуждаешь, тресту нужно золото, а не старатели, но только поимей в виду — советской власти и то, и другое нужно. Это ты брось, дорогой. Так вопрос не ставь никогда. Не на хозяина работаете, а на рабочий класс, — Мишка погрозил костлявым длинным пальцем. — Теперь, дружок, твое слово для нас будет закон. Как прикажешь, так будем делать. Но и ты поглядывай за собой. Не слушает старатель — доложи, а не нажимай, не дави сока в свой карман!

Смотритель оторопело глянул на Мишку. Чувствуя что-то неладное, он стал шутить.

— Когда добьете до гнезда — шукните, я буду знать и квитанции буду готовить заранее. А то в самом деле: смотришь — не хорошо, а не смотришь — волынку начинают, грозят…

Мишка твердо посмотрел ему в глаза.

— Я всерьез тебе говорю, а ты как знаешь. Я, видишь, на ноги поднялся, на свет глядеть могу, а другого так хрустнет, что «мама» сказать не успеет. Искры из глаз до сих пор не все высыпались. Стоял, держал на спине смерть-матушку и думал — вылезу, богу свечу в подхват толщиной поставлю. И вот начинаю ставить. Чтоб не давило рабочего, как клопа на стенке. Понятно теперь?

— За две недели прямо окружным инженером стал. Удивительно.

— Вся беда, что не инженер, а то бы я нашел вам дело.

Смотритель, совсем оторопевший под напором шахтера, пробормотал:

— Что ты разъехался, скажи, пожалуйста, — махнул рукой и ушел, дав себе слово быть осторожней с Мишкой Косолапым.

18

Мишка повадился ходить на деляну. Чувствовал себя лучше на воздухе, среди суеты и рабочих звуков. Сидел без шляпы, расстегнув ворот рубахи, подставлял знойным лучам голову и грудь и уверял, что именно солнцем-то он и вылечится, а не чем иным. Ляжет вниз лицом на отвал и, чувствуя, как жжет подживающую молодую кожицу на раненой спине, жмурит от удовольствия глаза. Думают, он спит, а он продолжает свои мысли, начатые в углу, за ситцевой занавеской. После откровенной беседы со смотрителем он настойчиво требовал от ребят точности и исполнительности в ведении выработки и в сдаче золота.

Тревожила угроза смотрителя снять с деляны, приходилось нажимать, чтобы хоть сколько-нибудь увеличить дневную сдачу. Раздумывал и над судьбой Мотьки. Не видя ее долго, строил всевозможные предположения: может быть, она так же, как он, страдает от разлуки, а может быть — примирилась с Иваном и чувствует себя спокойно… Теперь, даже при одном воспоминании о своем решении пойти в союз или к Шепетову с просьбой о заступничестве, хмурился и краснел. Казалось совершенно немыслимым заговорить с посторонним человеком о любви к девушке, к тому же недавней проститутке… И в голову не приходило, чтобы Шепетов с радостью протянул бы ему руку и с такой же радостью принял его помощь в борьбе с преступным, освященным давностью таежным бытом.

Однажды лежащего ничком Мишку толкнул артелей, думая, что он спит:

— Сегодня сдачу неси сам, а то разговор может выйти — опять сдаем четыре штуки. Мало опять…

— Схожу. А вы грейте бут.

Мишка затянул тощий мешочек с золотом и отправился в контору. С удовольствием посматривал на знакомые бараки и землянки, словно вернулся из далекой поездки. В эту сторону, вверх по ключу, он ни разу еще не ходил, как поднялся. У дверей харчевен толпились старатели. Сун Хун-ди выглянул в тот момент, когда Мишка поравнялся с дверями. Скользнул равнодушным взглядом по медленно бредущей фигуре с палкой в руке. Золоту поклонился бы, а человеку не хочет… Мишка сплюнул. В конторе перед окошком приемщика стояла длинная очередь. Большинство приходило прямо с делянок в лохмотьях, в разбитых сапогах, облепленных рыжей грязью, с присохшими брызгами на лицах, будто штукатуры или маляры. Здесь сильнее, чем где-либо, замечалась разношерстность толпы, ее расчлененность в зависимости от благосостояния. В очереди молчали. Даже стояли неплотно друг к другу, как обычно стоят в очередях, словно избегая прикосновения соседа.

К окошку подошел очередной старатель и с небрежным видом достал из-за пазухи пузатый мешочек. Приемщик мельком взглянул на сдатчика и высыпал золото на стол, провел над ним намагниченной подковой, собрал шлих и лопаточкой побросал на весы. Золото исчезло в круглую дыру на столе.

— Какая?

— Тридцать пятая.

Приемщик быстро подсчитывает стоимость золота.

— Следующий!

— И спасибо не сказал, — говорит сдатчик, отходя.

Торопливо друг за другом суют старатели свои мешочки в окошко и отходят со смущенными лицами, будто их обвесили или обманули в расчете. Из окошка то и дело слышится упрек:

— Почему мало?

— Слабые пески. В стороне осталось. В струю не попала деляна.

Бедный сдатчик начинает толковать о том, что инженеры, которые разведывали, показали общее содержание ключа, а деляны вышли разные: одной артели достались очень богатые, другой — совсем пустые. Высказывает обычное для неудачника убеждение: если деляна плохая, ее