надо заменить, нельзя так людей обижать… Приемщик давно привык к подобным рассуждениям, смотрит мимо и скороговоркой перебивает:

— Не мое дело, заяви смотрителю. Следующий.

Сдатчик отходит и смущенно улыбается, ища сочувствия у старателей в очереди. Счастливца, сдавшего тугой мешочек, пытаются задержать в дверях, расспрашивая давно ли взяли деляну, сколько человек в артели, но старатель отстраняет любопытных и под огнем враждебных взглядов выходит из приемочной. Гул сдержанного возмущения порядками, несправедливостью провожает его, и лишь те, кто сейчас подаст в окошко не менее тугие мешочки, развязно курят и сплевывают на пол.

— Удача людям, вот и сдают. Каждому может пофартить, каждый сдаст. Картежная игра — та же война… — говорит стоящий впереди Мишки и подвигается к окошку. — Мы все рассуждаем, когда на пустой деляне сидим…

Он сдает пять фунтов и сорок золотников. После него Мишка со своими четырьмя золотниками чувствует себя совсем неловко. Приемщик окликает кого-то за перегородкой.

— Подожди. С тобой управляющий поговорить хочет. Следующий!

Мишка понял, в чем дело: смотритель, значит, все-таки доложил о плохой работе артели. Забрало за живое. Решительно зашел за тесовую дверцу и остановился у стола, заваленного бумагами. Управляющий сидел, облокотясь обеими руками на стол, подперев ладонями скуластое лицо. Мишка сожаления не чувствовал. Самому бросать неловко деляну, ребята обидятся, а если отнимут — все равно, надоело!

— Мы вас снимем с деляны, если так будет продолжаться. Почему вы не хотите работать? — словно поняв его мысль, сказал управляющий.

Мишка невольно улыбнулся.

— Ты здесь ни одного не разыщешь, который не хочет работать. Имей в виду, товарищ управляющий, голодать никто не хочет. Я заболел, а артель не справилась. Неопытная.

Все на прииске знали управляющего как бывшего наборщика. Шевельнулась неприязнь к выскочке, который, наверное, был рабочим «без году неделю». Мишка пошевелился, кинул взгляд на управляющего и, может быть, не сдержался бы, сказал что-нибудь, но управляющий глядел мимо, как будто говорил не с ним, с Мишкой, а со всей старательской массой.

— Ну, вот, вы не справляетесь. Представь себе — начнут так же не справляться еще десять делян. Весь прииск не справится. Что же, по-твоему, мы должны делать? Честно скажи, У нас ведь задания. Не с потолка, а жизненные. Может быть, даже преуменьшенные. И наверное даже. А куда и для чего золото — тебе нечего рассказывать. Не мне в карман. Вот я даю вам три дня. Если не повысите сдачу — будьте любезны.

Управляющий сделал жест в пространство.

— Куда же мы денемся без денег? Пойдем на другой прииск.

Управляющий и шахтер смотрели друг на друга и улыбались.

— Это мы еще посмотрим, возьмете вы деляну на другом прииске или вам ее не дадут. А в общем, конечно, ты прав. Вас выкопать из земли не очень легко. Ты с бодайбинских, наверное?

Мишка кивнул головой. Ему нравилась беседа с управляющим, он свободнее уселся на табурете.

— Если бодайбинец — тем лучше. Давай поговорим по душам. Ты только не горячись, понимай меня как ты понимаешь, а не как старатели вообще. Как, по-твоему, ладно у нас на прииске или можно было бы кое-что исправить? Не стесняйся, говори то, что думаешь.

Мишка сел прямо, будто его подкололи снизу, глаза, как пара ежей, ощетинили иглы. Он понял, о чем просит его управляющий. Вот, оказывается, в чем дело! В нем проснулся шахтер с установившимся взглядом на товарищество.

— Спроси у кого-нибудь другого, — сказал он. — Мне на деляну надо бежать.

Управляющий сидел в той же позе и с огорчением тер лоб.

— Ну, вот. Я так и думал. Но ты все-таки подумай, кто для тебя, как для рабочего, дороже — бражка, которая плюет на все с высокого дерева, или те, которые делают общее дело. Не только приисковое — это частица, — а все дело в СССР. Куда ты присоединишься? Ведь так стоит вопрос? В жмурки нечего играть. Если крадут, если половину заваливают в отвалах, если контрабандистам сдают — надо об этом говорить громко. Ты брось ежом на меня глядеть. Мы знаем, что нас обманывают. Знаем приблизительно, сколько золота идет мимо, сколько опиума ввозится, но это все бумажные данные, из которых супа не сваришь. И самое главное, имей в виду, если не хочешь — не говори. Ты — старатель, мы знаем старателя. Нас не удивишь ежом. Только обидно, понимаешь, смотреть на человека, когда он не понимает самой простейшей вещи. Нам хотелось бы нащупать своих ребят и через них попробовать взять контроль над старателем. Нам нужны ребята, которые понимают, что обманывать честного — подло, а надуть подлеца — необходимо, если иначе нельзя.

Мишка молчал. Управляющий рассмеялся.

— Значит, за донос считаешь? Кому же и на кого донес? Старатели — несознательная масса, но вред они приносят не меньше сознательных вредителей. Имей это в виду. Ну?

Управляющий глядел на Мишку, ожидал. Мишка смотрел в пол. Спина сгорбилась, губы поджались, рука поднялась и терла стриженый затылок. В его голове происходило короткое решительное сражение. Он знал, куда клонится победа, и, не дожидаясь конца, поднял лицо.

— Здорово ты. Понимаем, но не дошло до этого. Не привыкли.

— Так в чем же дело? Что же мешает говорить о недостатках?

Мишка снова потер голову.

— Говорю, в новость. Новая лопатка без привычки и та не мила. Не так в руке сидит, не так породу подбирает, вертится туда-сюда.

— Давай привыкать, дорогой.

— А что тебе больше интересно? — спросил Мишка.

— Все интересно. Имей в виду — мы не скрываем и наши недостатки. Но об этом мы с тобой еще поговорим. Как, по-твоему, смотритель годится или не годится?

— Гнать к черту!

Управляющий хохотал, хлопал парня по плечу, с удовольствием прощупывая широченную кость.

— Ну, брат, ты как из ружья выстрелил. Давно, видно, лежал заряд. Здорово грохнул, даже в плечо отдало. Ну, какого лешего ты молчал, скажи, пожалуйста!

— Потому что сам шуровал с ним вместе.

— Понятно, — серьезно сказал управляющий. — Давай руку. Это дорого — сам шуровал.

Они задушевно разговорились. Управляющий справился, почему парень такой худой, как мамонтов скелет. Мишка рассказал о завале в яме, не скрывая ничего. Перешли на общее положение старателя. Мишка упрекал контору за неравномерный заработок старателя.

— Верно, верно, — кивнул головой управляющий, — но ничего сделать не можем. В этом неравенстве и заключается сущность старательской системы, частницкая природа. Об этом нам с тобой говорить не приходится. Пока нельзя иначе. Как-нибудь поговорим и об этом в свободное время.

Мишка разболтался, чувствовал себя с управляющим, как с близким другом, но вышел из конторы смущенный и сконфуженный.

Болтовня с человеком, который тратил драгоценное служебное время, совсем не