донос написать, Весельчак?

Весельчак. Нет, нет. Только мне не надо рубина, Отпрыск.

Отпрыск. Перестань нести чепуху, Весельчак. Мы все замешаны в этом деле. Если повесят одного, повесят всех. Но со мной эти шутки не пройдут. К тому же речи быть не может о виселице; у них у всех были ножи.

Весельчак. Отпрыск, Отпрыск, я всегда хорошо относился к тебе. И всегда говорил: равных Отпрыску нет. Но разреши мне отказаться от моей доли, Отпрыск.

Отпрыск. Чего ты добиваешься? Что стряслось?

Весельчак. Ну согласись, Отпрыск.

Отпрыск. Говори, что ты задумал?

Весельчак. Я отказываюсь от своей доли.

Билл. Ты встретил полицейских?

Альберт достает нож.

Отпрыск. Нет, нет, Альберт, ножа не надо.

Альберт. А что же надо?

Отпрыск. На суде говорить чистую правду, но про рубин ни слова. Мы подверглись нападению.

Весельчак. Да не в полиции дело.

Отпрыск. А в чем же?

Билл. Говори, говори.

Весельчак. Богом клянусь...

Альберт. Ну?

Отпрыск. Не торопи его.

Весельчак. ...я видел такое, что мне сильно не понравилось.

Отпрыск. Не понравилось тебе?

Весельчак (плача). Отпрыск, прошу тебя! Возьми мою долю, Отпрыск! Скажи, что возьмешь!

Отпрыск. Что же ты мог там увидеть?

Тишина, прерываемая лишь рыданиями Весельчака. Слышны тяжелые шаги. Появляется ужасный идол. Он слеп. Ощупью направляется к рубину. Берет его и водружает себе на лоб. Весельчак продолжает рыдать. Остальные застывают в страхе, не в силах отвести от идола взгляда. Теперь он идет уверенно: он видит. Шаги его удаляются, затем смолкают.

Отпрыск. Боже мой.

Альберт (по-детски жалобно). Что это было, Отпрыск?

Билл. Это мерзкий идол заявился из Индии.

Альберт. Он ушел.

Билл. Он унес глаз.

Весельчак. Мы спасены.

Голос за сценой (с чужестранным акцентом). Господин Уильям Джоунс, моряк.

Отпрыск в оцепенении, в его взгляде ужас.

Билл. Альберт, что это?

Встает и выходит. Слышится вскрик. Весельчак смотрит в окно. Отходит, содрогнувшись.

Альберт (шепотом). Что произошло?

Весельчак. Я видел. Видел.

Возвращается к столу.

Отпрыск (мягко касаясь руки Весельчака). Что там случилось, Весельчак?

Весельчак. Я видел.

Альберт. Что?

Весельчак. Ах!

Голос. Господин Альберт Томас, моряк.

Альберт. Мне надо идти, Отпрыск? Мне идти, да?

Весельчак (вцепившись в него). Стой.

Альберт (уходя). Отпрыск, Отпрыск...

Выходит.

Голос. Господин Джейкоб Смит, моряк.

Весельчак. Я не пойду, Отпрыск, не пойду, не пойду.

Выходит.

Голос. Господин Арнольд Эверетт Скотт-Фортескью, моряк.

Отпрыск. А вот этого я не предвидел.

Выходит.

ЗАНАВЕС

Герберт Аллан Джайлс

Отрицающий чудеса

Чжу Фу-дзе, отрицавший чудеса, умер; всю ночь при покойном бодрствовал его зять. На рассвете гроб с телом поднялся в воздух и остался висеть в двух пядях от пола. Благочестивый зять пришел в ужас. «О почтенный свекор, — взмолился он, — не разрушай моей веры в то, что чудеса невозможны». Тогда гроб медленно опустился, и зять Чжу Фу-дзе вновь обрел веру.

«Конфуцианство и его соперники», лекция VIII (1915)

У. У. Джекобс

Обезьянья лапа

I

Вечер был холодный, сырой, но в небольшой гостиной в Лабурнумвилле ставни были закрыты и в камине ярко горел огонь. Отец и сын играли в шахматы — у отца насчет шахмат были довольно своеобразные понятия, он подвергал своего короля таким отчаянным и бессмысленным опасностям, что даже немолодая его супруга, мирно вязавшая у камина, не могла удержаться от замечаний.

— Слышите, какой ветер? — сказал мистер Уайт; он как раз совершил роковую ошибку и пытался отвлечь внимание сына.

— Слышу, — сказал сын, неумолимо подвигая ферзя. — Шах.

— Думаю, что сегодня вечером он не явится, — сказал отец, держа руку над доской.

— Мат, — ответил сын.

— Вот неудобство того, что живешь так далеко! — воскликнул мистер Уайт с неожиданной пылкостью. — Из всех предместий наше самое глухое. Не знаю, о чем люди думают. Конечно, сданы всего два дома, и никому нет дела.

— Не огорчайся, дорогой, — мягко сказала жена. — Выиграешь в следующий раз.

Мистер Уайт, подняв глаза, перехватил заговорщицкое подмигиванье матери и сына. Слова замерли у него на устах, и он с притворной досадой махнул рукой.

— А вот и он, — сказал Герберт Уайт, услышав приближающиеся шаги и стук в дверь. Отец вскочил и с радушием кинулся открывать, слышно было, как он высказывает гостю свое сочувствие.

Потом оба вошли в гостиную. Гость был тучный мужчина с глазами навыкате и багровым цветом лица.

— Старший сержант Моррис, — представил его мистер Уайт.

Сержант поздоровался с его женой и сыном, сел на предложенный ему стул и с удовлетворением убедился, что хозяин дома несет виски и несколько стаканов и ставит на огонь небольшой медный чайник.

После третьего стакана глаза у гостя заблестели, он разговорился. Все семейство с интересом смотрело на посетителя, рассказывавшего о войнах, эпидемиях и других народах.

— Двадцать один год прошел, — сказал мистер Уайт, улыбаясь жене и сыну. — Когда он отправился, был совсем еще мальчишкой. А теперь поглядите на него.

— Похоже, вам это пошло на пользу, — любезно сказала миссис Уайт.

— Как я хотел бы поехать в Индию! — сказал мистер Уайт. — Просто, чтоб взглянуть разок.

— Лучше оставайтесь здесь, — возразил, качая головой, сержант. Он поставил стакан и с легким вздохом снова покачал головой.

— Мне так хочется увидеть эти древние храмы, и факиров, и фокусников! — сказал мистер Уайт. — Что там было, Моррис? Помните, вы начали мне рассказывать про какую-то обезьянью лапу или что-то вроде того?

— Да ничего, — торопливо ответил бывший солдат. — Ничего интересного.

— Обезьянью лапу? — спросила миссис Уайт.

— Пожалуй, это то, что называется колдовством, — неохотно проговорил сержант.

Все с любопытством уставились на него. Гость по рассеянности поднес ко рту пустой стакан, затем поставил его на стол. Хозяин налил ему.

— С виду это просто высохшая лапка, и как будто ничего в ней нет особенного, — сказал сержант, показывая какой-то предмет, который он вынул из кармана.

Женщина, скорчив гримасу, отшатнулась. Сын взял лапу и внимательно ее осмотрел.

— И что же в ней такого необыкновенного? — спросил мистер Уайт, забрав лапу у сына, чтобы получше ее разглядеть.

— Ее наделил волшебной силой старый факир, — сказал старший сержант. — Праведный был человек... Он