Я мягко улыбнулась.

– Продолжай.

– У тебя остается много времени на то, чтобы сидеть и размышлять о своих жизненных решениях, – с печальной улыбкой проговорил он. – Большинство ребят с головой уходят в воспоминания. Некоторые – например, мой первый сосед по камере – ни на секунду не затыкаются. Он рассказывал истории целыми днями. А я хранил свои в голове, снова и снова пересматривая их в воображении, как домашние видео. И когда мне попадалось хорошее воспоминание – какой-то приятный момент, – я изо всех сил старался в него вернуться. Не просто вспомнить, а заново его пережить. Восстановить все запахи и ощущения. И снова почувствовать себя так же, как тогда. Когда я находил счастливое воспоминание – например, как дедушка возил меня на Кони-Айленд, когда мне было двенадцать, – я вцеплялся в него, зарывался поглубже и переживал снова и снова.

– И это помогало? – спросила я.

– Только так я и выжил.

Он перевел на меня взгляд, полный сожалений.

– Зэл, когда ты вернешься в свой дом в Филадельфии и почувствуешь, что тебя одолевают плохие мысли, ухватись за счастливое воспоминание. Ухватись за него и, держась покрепче, переживи заново. Это может сработать.

Он покачал головой, разжал сложенные на груди руки и поднял их ладонями вверх.

– Я знаю, это немного, но больше у меня ничего нет.

По громкоговорителю объявили о прибытии моего поезда.

– Пора идти, – сказала я.

– Я тебя провожу, – предложил он.

Мы молча прошли по платформе, у которой уже стоял поезд. Бекетт, прищурившись, наблюдал, как подходят и уходят пассажиры, как они поднимаются в вагоны или выходят на перрон.

– Напиши мне сообщение, когда приедешь, – попросил он.

– Хорошо.

Бекетт потер щетину на щеке. Он уже собирался уходить, но вдруг замер, и его взгляд метнулся от конца поезда к середине.

– Зельда…

– Даже не думай об этом, – отрезала я. – Если ты попадешься при нарушении условий досрочного освобождения, тебя снова посадят, так ведь?

Он сжал челюсти.

– Разве нет? – спросила я еще раз.

Он отвел взгляд.

– Наверное. Но всего на пару месяцев.

– Пара месяцев – это слишком долго. И я никогда себя за это не прощу.

Я легонько толкнула его плечо кулаком.

– Все будет хорошо. Останься в Нью-Йорке. Ради меня. Ладно?

Он тяжело вздохнул и сгорбился.

– Ладно, – наконец произнес он.

– Пообещай мне.

– Обещаю. Но только потому, что меня вынуждает закон штата Нью-Йорк.

Я негромко рассмеялась и еще раз дотронулась до его плеча.

– А теперь замри, чтобы я могла запастись тобой.

Бекетт не засмеялся и не пошевелился. Он застыл на месте. Я всего лишь провела пальцами по его руке, но на самом деле смогла собрать целую коллекцию. Его шутки, его улыбка, синие глаза и золото волос. То, что он был готов нарушить условия своего досрочного освобождения ради меня. Это было страшно глупо, но мне хотелось умереть от мысли, что ради меня он способен пойти на такой риск. Нужно было только его попросить.

Ни за что, я никогда не поставлю под угрозу его свободу. Этой героине придется спасать себя самой.

– Я буду скучать по тебе, Зэл, – сказал он.

Я обняла его за шею. Его руки переплелись на моей спине, и мы крепко прижались друг к другу. Я закрыла глаза, растворяясь в нем, вдыхая его и держась за него так долго, как только могла себе позволить.

– Я вернусь через пару дней, – произнесла я, заставляя себя отстраниться. – Повеселись с Дарлин и не мучай Кайла слишком сильно. Он ей очень нравится. Но если окажется, что он козел, можешь выбить ему зуб.

Бекетт тихонько рассмеялся.

– Позвони мне, когда доберешься. Звони в любое время. Если почувствуешь, что тебе становится тяжело. В этом случае звони обязательно. Хорошо?

Я быстро кивнула.

– Позвоню.

– Пообещай мне, – попросил он.

– Обещаю, – сказала я. – Но только потому, что ты такой чертовски красивый.

Он приподнял брови и негромко рассмеялся.

– Что, серьезно?

– Да, Коуплэнд, ты у нас весьма симпатичный. Тебе никто этого раньше не говорил?

Улыбка сошла с его губ, а в следующее мгновенье я утонула в сапфировой глубине его глаз.

– Никто, кто имел бы для меня значение.

Мое сердце колотилось как бешеное, пока длился этот полный электричества момент. Но когда кондуктор объявил, что посадка заканчивается, оно раскололось на части.

– Мне пора идти, – проговорила я. – Скоро поговорим еще.

– Да, Зэл. Надеюсь на это.

Я зашагала ко входу в вагон. Хоть я и не оборачивалась, я знала, что он смотрит мне вслед. Я знала, что он не уйдет, пока поезд не тронется с места. Я нашла свое сиденье и закрыла глаза, чувствуя себя в безопасности, потому что была уверена: когда я вернусь, Бекетт будет меня ждать.

24 декабря

Чтобы добраться до района Риттенхаус, я вызвала такси. Всю дорогу я держала руки в карманах, сжав их в кулаки. В горле стоял ком, мешавший дышать, но я все-таки снова и снова заставляла себя сделать вдох и медленно выдохнуть.

Я справлюсь.

Я всматривалась в жилые дома, плечом к плечу стоявшие по обе стороны узкой мощеной улицы. Скелеты деревьев тянули свои черные костлявые руки к серому небу. Осенью они оденутся в желтое и оранжевое и оденут улицы золотым ковром.

В детстве мы с Розмари собирали листья в большие кучи и падали в них, а потом двигали руками и ногами, делая ангелов из листвы…

«Это хорошее воспоминание, – раздался в моей голове голос Бекетта. – Схватись за него. Заставь его задержаться».

Вспоминая, как мы тогда смеялись, я прошла по подъездной дорожке к нашему дому – таунхаусу из красного кирпича с темно-серой окантовкой по периметру двери и окон. Опустила чемодан на крыльцо, подняла дрожащую руку и постучала.

Дверь открылась. На пороге стояла мама. Ее глаза, такие же зеленые, как и мои, ярко светились от радости.

– Привет, мама, – сказала я.

Не говоря ни слова, она прижала меня к себе. Я погрузилась в аромат ее духов, мягкость ее свитера и крепость объятий. Закрыв глаза, я постаралась создать из этого момента свой новый дом. Папа тоже вышел на порог, и я точно так же прижалась к его обтянутой свитером груди.

– Как же я рад тебя видеть, – выдохнул он в мои волосы.