Как в страшном сне Гаитэ увидела, как вырастают за его спиной стражники Торна, как капитан его личной гвардии, положив руку на эфес шпаги, медленно и тяжело, словно камни, роняет слова:

— Ваша Светлость, именем короля вы арестованы по обвинению в измене Его Величеству.

Сезар вновь развёл руками, как бы приглашая Гаитэ в свидетели.

Как бы говоря ей: «Вот видишь? Что и требовалось доказать».

— Прошу, отдайте оружие, Ваша Светлость, — вежливо, но твёрдо проговорил капитан.

Гатитэ кусала губы.

Она с трудом удерживалась от того, чтобы не кинуться вперёд, расставив руки с криком:

— Это какая-то ошибка, господа!

Но она знала точно — ошибки нет. Всё было очень в духе Торна. Одним ударом разрубить все узлы сразу.

Как во сне видела она, как Сезар отдаёт шпагу, как с улыбкой протягивает вперёд руки и их сковывают кандалами.

Лететь красиво может каждый, падать красиво — удел избранных. Даже падая, звезда оставляет за собой в небе серебристый свет, призрачный и недолгий, как взметнувшаяся вуаль.

Из последних сил и Гаитэ старалась держать лицо. Не показывать, что на сердце не просто шторм — верховой пожар.

Она нашла в себе силы держаться. Дошла до королевского шатра, вытерпела церемония переодевания, общество фрейлин. Дождалась, пока фрейлины набросили ей на плечи халат и только после этого подозвала одну из доверенных дам:

— Его Величество у себя?

— Могу распорядиться, чтобы узнали?

— Узнай, — кивнула Гаитэ.

Она понимала, что, скорее всего, разговор с мужем ничего не решит.

Сама внезапность удара, похожего на бросок кобры, то, что у неё даже тени подозрения не было на нечто похожее, говорили о том, что Торн хорошо подготовился и решение принято заранее, не спонтанно.

Торн не терпел соперников. Он всегда и во всём желал быть первым. И со своей точки зрения был, возможно, прав. Сезар опасный соперник и вывести такого из игры политически правильный ход.

Только Гаитэ было плевать на политику. На возможные последствия. Она хотела одного — чтобы Сезара освободили! Пусть сошлют в ссылку, пусть даже вышлют из страны, но только бы знать, что его жизни ничего не угрожает!

Это походило на ночной кошмар, когда пытаешься бежать, когда вот-вот спасительная гавань, а ноги и руки застывают и не могут двигаться, словно несчастное насекомое застывшее в смоле.

Гаитэ была готова к тому, что видеться с ней сегодня Торн откажется. Но он разрешил ей прийти.

С первого взгляда стало заметно, что он изрядно навеселе. В глазах жёсткий блеск и этот взгляд, насмешливо, в упор, исподлобья, уже не предвещал ничего хорошего.

— Так и знал, что придёшь просить за моего драгоценного братца. Всё никак не можешь выкинуть его из головы? Все вы, бабы, одинаковы.

— Почему ты велел арестовать его? — холодно спросила Гаитэ, пропустив оскорбления мимо ушей.

— Сама-то как думаешь? — криво усмехнулся Торн и, отсалютовав ей золотым кубком, опрокинул его, разом осушив почти до половины.

— Я не хочу думать. Я хочу знать.

— Изволь, — кивнул Торн. — Он оскорбил моего друга и союзника, поставив Договор, о котором ты же сама столько радела, на грань срыва. Из-за дикой выходки моего драгоценного братца всё, в очередной раз, может перевернуться с ног на голову. Там, где Сезар, там никогда и ничего не бывает просто, хорошо или правильно. Я был вынужден положить конец его безумствам. Ты же сама была там! Ты всё видела. Неужели ты считаешь мои действия неправильными? — с издёвкой протянул Торн. — Но ты можешь не переживать, дорогая. Я буду милостив. Сезара доставят в столицу в карете, ему не придётся идти босиком весь путь. И его будут хорошо кормить в пути. Ты удовлетворена?

— Прекрати, пожалуйста, паясничать.

— Как ты смеешь? — тихо прорычал Торн. — Забыла, с кем разговариваешь? — Притворное веселье соскользнуло с него, как сброшенная маска. — Да как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?! Я — помазанник божий. Моя воля — закон. А ты? Ты, дорогая, всего лишь жена. Осмелишься мне надоедать, и я не смогу гарантировать, что тебя не повезут в соседней карете и не бросят в каземат рядом с моим братом. Хотя, может быть, тебя такая перспектива не столько пугает, сколько привлекает? Быть рядом с любимым, пусть и в рубище или узилище, разве это не мечта всех влюблённых дурочек?

— Торн…

— Как ты смеешь?! Как смеешь быть настолько бесстыдной? Настолько беззастенчивой?! Как ты смеешь, не таясь, просить меня помиловать предмет твоей вечной страсти?!

— Да что ты такое говоришь?! — возмутилась Гаитэ.

Приходилось лгать.

Она ненавидела лгать, но что делать? Не скажешь же мужу в глаза — ты прав, прав во всём. Я не могу выбросить твоего брата из головы и из сердца, чтобы не делала — это сильнее меня. И если, когда Сезар счастлив, я могу бороться со своей к нему склонностью, то сейчас, когда его жизни грозит опасность, я не могу думать не о чём другом. Ни о ком другом. И всё, кроме него, бессмысленно.

— Всё это лишь твои фантазии, — лгала Гаитэ со всей убедительностью, на какую только была способна.

Но её было мало — убедительности. Торн ей не верил.

— Сезар твой брат. Ты не можешь убить его. Подумай, что скажут об этом люди? Что сказал бы об этом твой отец? Эффидель?.. Она никогда тебе этого не простит.

— Полно изворачиваться. Плевать тебе на мнение отца, народа и на Эффидель.

— Ты не прав!

Хотя бы здесь Гаитэ не лгала. Мнение окружающих всегда много для неё значило.

— Если ты будешь жесток даже к членам собственной семьи, что скажут о тебе люди?

— Что я справедлив, невзирая на родственные связи воздаю по заслугам. Сезара ненавидят — все. Для тебя эта новость? Он не имел никакого права бросать вызов Руалу. Это скандал.

— Но ты же сам болел за него! Я видела. Ты желал брату победы!

— Конечно, желал! А что, по-твоему, я должен был желать — поражения? Но всё равно, нельзя бросать королям вызов — это карается. Любому другому я бы отрубил голову немедленно. Но с Сезаром спешить не стану.

— Что ты намерен сделать?

— Я? Да ничего. Он предстанет перед судом. Пусть Судейская Коллегия и решит, что с ним делать, назначив ему наказание.

— За спортивное состязание с королём Валькары?

— Не прикидывайся дурочкой, дорогуша. Тебе это совершенно не идёт. Список преступление моего братца довольно обширен. Я даже не помню уже всех пунктов. Но я и не должен. Пусть этим займутся адвокаты и судейские.

— Ты серьезно намерен с ним так поступить?

— Да нет, конечно. Хочу немного припугнуть тебя на ночь глядя, чтобы веселее ночь прошла, — фыркнул Торн. — Конечно, я серьёзно. Уже за одни ваши взгляды, которыми вы каждый раз обмениваетесь при встрече, мне следовало бы оторвать ему голову голыми руками! Да как смеет он смотреть с вожделением на тебя! И даже не открывай рта!!! Я не желаю слышать опровержения тому, что вижу, раз за разом, собственными глазами.