— Браво! — кричал он, и улыбка его будто становилось ярче.

А люди, увлекаемые потоком его энергии, делали то же самое.

— Ваше здоровье, мой дорогой шурин! — на сей раз улыбка Сезара больше напоминала оскал. — И твоё, мой царственный брат! Сестра! — взгляд его задержался на Гаитэ и глаза превратились в две щелочки, наполненные острыми лезвиями. — Ваше Величество, — склонил он голову. — Празднества удались на славу.

— Рады слышать это от вас, брат мой.

Гаитэ не нравился взгляд мужа. Исподлобья, пристально, в упор. В сочетании с кривой улыбкой это ничем хорошим не грозило.

— Особенно приятно наблюдать за тем, как саркассорцы превосходят наших новых друзей во многом.

Улыбка скисла на лице Руала, как молоко после проклятья ведьмы.

— У нас лучшие художники, лучшие музыканты, лучшие архитекторы. Большинство из которых, кстати, живут при моём дворе! — перечислял Сезар.

Он словно нарочно дразнил двух венценосных особ. Зачем он это делает?

— Нам служат лучшие философские умы, инженеры, генералы, воины. И конечно же… — Сезар выдержал недлительную паузу, окинув Руала взглядом свысока своего роста. — Конечно же, самые красивые женщины! Хотя при дворе Валькара они, безусловно, куда более сговорчивые.

— Брат! — предупреждающе рыкнул Торн.

— Вы же не станете это отрицать? — ухмылялся Сезар.

До Гаитэ только сейчас дошло, что он изрядно пьян.

Настолько пьяным ей его видеть раньше не доводилось.

— Вы уверены? — холодно спросил король Руал ровным голосом.

— В чём? — вскинул львиную голову Сезар.

— В том, что ваши воины лучше наших? Последние битвы этого не доказали.

— Разве? Что же тогда заставило вернуться ваши войска домой, поджав хвосты?

— Брат! — повысил голос Торн, подаваясь вперёд. — Мы собрались, чтобы объявить мир, а не начать новую войну. Если ты пьян, пойди и проспись.

— Как прикажите, Ваше Величество.

— Подождите! — окликнул Сезара король Руал, поднимаясь с трона, заставляя всех вокруг сидеть как на иголках от волнения. — Хотите рискнуть?

К такому повороту, похоже, даже Сезар не был готов.

— Что вы предлагаете? — свёл брови он.

— Я вызываю вас на поединок!

В шатре восстановилась мёртвая тишина. Можно было услышать, как пролетит муха. Все выглядели обомлевшими.

— Что, простите?

Сезар, как и многие другие, не поверил своим ушам.

— Я вызываю вас на поединок, господин задавака. И если вы откажетесь, вы трус.

— Брат!

Торн, кажется, собрался разыгрывать недоумение по данному поводу, но король Руал предупреждающе вскинул руку:

— Не надо!

Со всех сторон, словно вскипевшая при прибое волна, зашумели взволнованные придворные.

Сезар, положив холёные руки на перекрестье меча, раздувался от важности, как петух на хозяйском дворе, на котором до сих пор он был единоправным владельцем женской половины и не намеренный и впредь терпеть соперников.

Почему столь странное сравнение пришло ей в голову, Гаитэ и сама не знала. Может быть так её психика пыталась справиться с напряжением момента?

— На кону честь страны, — вскинул голову король Валькары. — Я уже не раз доказывал, что умею одерживать победы над заносчивым Саркассором. Бросаю вызов и на этот раз!

Валькарийцы одобрительно зашумели. Кое-где раздались даже жидкие аплодисменты.

Сезар по-прежнему стоял в горделивой позе, вскинув голову и широко расставив ноги. Словно все своим видом утверждая собственное превосходство.

Эффидель, заметно волнуясь, переводила испуганный взгляд с наречённого жениха на брата, даже и не скрывая, что волнуется только за последнего.

Гаитэ бы очень хотелось верить, что опасности нет, но это было неправдой. Бросить вызов королю — это всё равно что втереться между молотом и наковальней.

Да какая муха Сезара укусила? Он совсем голову потерял? Проиграет — позор на всю страну, не отмоешься. Выиграет… и к чему тогда всё это перемирие? Недолго просуществует Нерушимый Мир, за который она столько радела.

Да он словно нарочно старается свести к нулю все её начинания! Словно бы мстит? Но это было бы слишком просто. Там, где играют ферзями, такие проходные пешки, как чувства, мало что значат.

— Сражаться с достойным противником большое удовольствие, — отвесил Сезар противнику вежливый поклон с изяществом и достоинством, по которого за милю можно было узнать большого вельможу. — Прошу?

Приглашающим жестом указал он на свободную середину в палатке.

Если бы от взгляда можно было бы воспылать, то Сезар под взглядом Руала должен был бы обратиться в пепел. Столько ядовитой ненависти!

— Слуга! — хлёстко, словно ударил плетью, позвал король.

Мужчины начали раздеваться. Зазвенели золотые цепи, затрещали шнуровки камзолов.

— Быстрее! — торопил Руал.

Эффидель потянулась пальцами к руке Гаитэ, ища поддержки. Женщины сжали в волнении руки.

Покосившись на мужа, Гаитэ с невольной вспышкой гнева в сердце обнаружила, что он спокойно поклёвывает себе виноград, довольно улыбаясь.

— Мой господин, — склонилась она к мужу, — разумно ли то, что происходит? Не правильнее ли будет вмешаться и остановить это?

— Нет.

При всей краткости ответа он был исчерпывающим. Особенно в сочетании с тоном.

Фрейлины смущённо хихикали и опускали ресницы, прикрываясь веерами. И всё же, не в силах избежать искушения, бросали игривые и восхищённые взгляды на оголившиеся торсы царственных соперников.

А посмотреть было на что.

До замужества Гаитэ вряд ли позволила бы себе столь беззастенчивое пиршество для глаз. Но раз руками коснуться она его все равно никогда не посмеет, глядеть-то ей никто не запретит?

Тело Сезара было гладким, как у женщины, но ничего женственного в линиях и пропорциях фигуры не было. Мышцы бугрились на плечах, змеились под кожей живота, обещая соблазнительную твёрдость и жёсткость.

«Да что со мной такое?», — одёрнула себя Гаитэ. — «Никогда прежде я не позволяла себе думать о нём так».

Соперники встали рядом, разминая мышцы. Прошли на середину шатра и повернулись лицом друг к другу.

— Ваше величество! Господа! Правила таковы: тот, кто первым уложит соперника на ковёр, объявляется победителем.

Эффидель, наконец, выдохнула.

— Хвала Добрым Духам! Они не станут сражаться оружием!

Гаитэ тоже испытала облегчение. Поражение в спорте удар по самолюбию, но, как последние не болезненны, от них не умирают.