Сжальтесь же над несчастным. Я стану украшением вашей старости. Назначьте мне верные карты. Ну хоть только три.

«Три тысячи чертей тебе в задницу! — ухмыльнулся поручик. — Рано тебе еще жениться, молокосос».

По тупым ударам, раздававшимся сверху и сотрясавшим кровать, Ржевский понял, что корнет принялся биться головой о ложе.

— Ну, графи — и — ня, ну, пожа — а — луйста, — ныл Васильков.

Потом его как будто осенило, и он бойко заговорил:

— Хотите, графиня, я докажу вам, что могу быть достойным супругом? Я на все готов! Я верну вам вашу молодость. Я волью свежее вино в ваши старые меха. Вот только сапоги сейчас сниму и волью…

Разувшись, корнет уже готовился прилечь возле графини, как вдруг услышал, что кто-то идет по коридору.

В панике подхватив с пола сапоги, Васильков бросился к шкафу и затесался между платьев.

Спустя две секунды в спальню осторожно, стараясь не греметь шпорами, вошел… Денис Давыдов.

— Добгый вечег, ггафиня, — сказал он, остановившись на почтительном расстоянии от постели. — Я только на минутку. Мне стало известно, что вы отменно иггаете в штосс. Поведайте мне вашу тайну, окажите милость. На выгученные деньги я накуплю пистолетов для своего полка. И ни копейки не пгопью. Вот вам кгест! — Он перекрестился.

Старуха не издавала ни звука, и Давыдов достал пистолет.

— Вот, извольте видеть, какие штуковины я закуплю на кагточные деньги. Мне самому ничего не нужно. Все отдам на благо кавалегии. Если что и пгопью, так только на чегвонец. Не сомневайтесь, ггафиня. А? что?.. вы что-то сказали?

Старуха по-прежнему не издавала ни звука, ни шороха, ни вздоха.

Давыдов, будучи в душе поэтом, решил добавить в свой монолог немного лирики.

— Знаете ли, ггафиня, у вас такое добгое лицо, — сказал он, избегая смотреть на старуху, — оно напоминает мне божественный облик девушки, в котогую я был влюблен сто лет тому назад. Ужель то были вы?

Пересилив себя, он взглянул на графиню. Лицо старухи не было ни добрым, ни злым. И если она и была похожа на божество, то скорее всего на фурию.

Давыдов почесал дулом пистолета бровь.

— Полно пгитвогяться Спящей кгасавицей, ггафиня, Не пытайтесь меня убедить, что можно спать с откгытыми глазами… Говогю же вам, у нас в полку недокомплект по части огужия. Неужто вы чужды до патгиотических чувств?

Молчание старухи донимало Давыдова все больше. Его палец нервно подрагивал на спусковом крючке, а дуло недвусмысленно поглядывало в сторону распростертой на постели старухи.

— Ггафиня, я отказываюсь вас понимать! — возмутился Давыдов. — Почему вы столь глухи к нуждам нашей агмии? Вы хотите, чтобы гусские гусагы остались без пистолетов? Стыдитесь, ггафиня, ваша молодость пгишлась на цагствование Екатегины Великой. На вашей памяти Гумянцев бивал тугок, а Сувогов пегешел чегез Альпы. Или боевая слава Отечества для вас — пустой звук?

Ответом ему было все то же молчание.

— Чегт возьми! — воскликнул Давыдов. — Тепегь я понимаю, какому дьяволу вы пгодали свою душу. Это был фганцузский дьявол. Это был Наполеон Бонапагт!

Ржевский под кроватью едва удерживался от смеха. Сидевший в шкафу корнет, напротив, весь обратился во слух, надеясь, что графиня таки расколется.

Между тем Давыдов совсем разошелся.

— Вы — фганцузская шпионка, ггафиня, — говорил он, целясь из пистолета старухе прямо в лоб. — Я гаскусил вас. Даю вам последний шанс искупить свои ггехи пегед Отечеством. Откгойте мне вашу тайну. Считаю до тгех.

Но старуха и ухом не вела.

— Газ! — грозно произнес Давыдов. — Два!.. В последний газ, ггафиня, пгедлагаю вам покаяться. Молчите? Ну что ж. Два с четвегтью!.. Подумайте, вы еще не так плохо выглядите. Быть может, и до лета бы дотянули, а ведь я вас сейчас хлопну, ей — богу, для такого случая пули не пожалею. Опять молчите? Пеняйте на себя! Два с половиной… О домашних бы своих подумали. Каково им будет хогонить вас в такую стужу? На улице могоз под согок ггадусов. Заболеют все к чегтовой матеги!

Ржевский закрыл ладонью рот, давясь от смеха. Корнет Васильков затаил дыхание.

— Ггафиня, я не шучу, — сказал Давыдов, страшно побледнев от решимости покончить с преступной старухой раз и навсегда. — Ну что ж… молись, фганцузская шпионка!

И тут за дверью раздались шаги.

Давыдов быстро спрятался за штору.

Дверь открылась, и в покои графини вошел… граф Долбухин.

Еще находясь в коридоре, он слышал доносившуюся из спальни человеческую речь, теперь же, увидев, что в комнате никого, кроме графини, нет, — рассудил, что это было всего лишь извечное бормотание старухи. Ее привычка разговаривать с самой собой ни для кого не составляла секрета.

Бросив мимолетный взгляд на графиню, Долбухин убедился по ее раскрытым глазам, что она не спит. Этого ему было достаточно.

— Дорогая grand'maman, простите, что потревожил ваш покой, — ласково сказал он. — Но я надеялся, что вы не спите.

Он сел в кресло у окна и, по аристократической привычке избегая смотреть на старую даму в ночных одеждах, заговорил спокойным и вкрадчивым голосом:

— Сегодня со мной случилась пренеприятнейшая история. Я был в компании и много выпил.

Монотонный голос графа действовал на Ржевского усыпляюще. Веки поручика сами собой сомкнулись, и он задремал.

— Мы, кроме того что пили, еще играли в карты, — продолжал свой рассказ Долбухин. — И я невольно сболтнул лишнее, а именно, что вам известна тайна влияния планет на карты. Все, кто это слышал, закоренелые понтёры, игроки отчаянные и жадные. Таким образом, за вашу жизнь, драгоценная моя grand'maman, я теперь не дам и полкопейки. Вот так. Вы уж простите меня за откровенность. Я вас не пугаю — упаси бог! — но как внук считаю своим долгом предупредить.

Долбухин сделал паузу, ожидая, что на это ответит графиня.

— Угум-м, — промычал во сне Ржевский.

— Я вижу, вы взволнованы, — сказал граф. — И правильно… Вас будут пытать. Уж поверьте мне, эти люди ни перед чем не остановятся. Они заставят вас вспомнить, как звали покойную жену Тутанхомона — не то, что, какие-то там три карты. — Долбухин постепенно все больше распалялся. — Не ровен час, на мороз вынесут и слепят из вас снежную бабу. Или приставят пистолет к виску: «Говори, бабка, где деньги!» — Граф вдруг забрюзжал слюной, замахал руками. — То есть не деньги, а «карты, карты где?» Тьфу, дьявол, запутался!.. Они не то скажут, они скажут: «Отвечай, шельма старая, какие ты знаешь сочетания карт и планет? Отвечай, а не то весь дух из тебя вышибем!»

С трудом взяв себя в руки, граф тщательно вытер губы платком. И продолжал уже спокойнее: