– И это еще не всё. Самое прекрасное и забавное в этой истории – паломничество к Святой Деве Рангельской… Рангель… ну, вы знаете, это часовня неподалеку от Бома, за лесом Водривилье. Помните, мы ходили туда в прошлом году с кюре и старой Полин, там еще было полно майских жуков. Мы стряхивали их с себя и сажали на сутану попа и чепец старухи. Так что они оба целиком были украшены насекомыми, которые расправляли крылышки, чтобы испробовать их, и время от времени с жужжанием улетали. Было страшно забавно. Да, друзья мои, так вот… Однажды, в давние времена, когда трава уже была готова для покоса и уборки, все лонжевернцы: мужчины, женщины и дети – под предводительством кюре отправились в паломничество к Святой Деве Рангельской, чтобы молить Святую Деву о солнечной погоде для хорошего сена. К несчастью, в тот же самый день вельранский кюре тоже решил отвести свою пасту – вроде так говорят?

– Нет, стадо[42], – поправил его Курносый.

– Ну да, пусть стадо, – продолжал Крикун, – к той же самой Святой Деве, потому что в наших краях не такая уж тьма святых дев со всеми этими причастиями и прочей хренью. Так вот этим-то как раз хотелось дождя для своей капусты, которая никак не завязывалась в кочаны… Ладно! Значит, вышли они спозаранку, во главе шествия – кюре в стихаре и с чашей, служки с кропилом и реликварием, церковный староста с молитвенником. За ними шли мальчишки, потом мужчины и, наконец, девочки и женщины. И вот выходят лонжевернцы из лесу, и что же они видят? Что за черт! Целую толпу этих верзил и кретинов, блеющих свои молитвы и выпрашивающих дождя. Понятно, что лонжевернцам это не понравилось, ведь они-то как раз пришли просить солнца. Тогда они принялись во всё горло орать молитвы, которые надо говорить, чтобы получить хорошую погоду. А те в это время ревели как быки, выклянчивая дождь. Лонжевернцы решили прийти первыми и ускорили шаг. Заметив это, вельранцы побежали. До часовни оставалось совсем немного, может, двести шагов. Тогда лонжевернцы тоже побежали. Тут они враждебно стали смотреть друг на друга… И обзывали друг друга дармоедами, ворами, негодяями, подонками… И они всё сходились и сходились… Когда мужчины оказались всего в десяти шагах друг от друга, они перешли к угрозам: потрясали кулаками, выпячивали грудь, как коты на жаре. Потом подключились женщины: стали обзываться обжорами, потаскухами, коровами, шлюхами. Даже кюре, друзья мои, косо посматривали друг на друга. Тут все принялись запасаться камнями, выламывать дубины и перебрасываться на расстоянии. Но пока они орали, они так разошлись, что сцепились в ярости и принялись лупить друг друга всем, что попадало им под руку. Трах – башмаком! Бабах – молитвенником! Женщины визжали, парни вопили, мужчины ругались, как старьевщики. «Ах, так вам дождя захотелось, стадо свиней! Мы это вам устроим!» И трах туда, бабах сюда! На мужчинах почти не осталось одежды, юбки у женщин были разодраны, кофты в клочьях. А самое забавное, что кюре тоже не стали зазнаваться, как я вам уже говорил, и, обменявшись проклятиями и призвав на голову друг друга гром Господень, тоже вступили в рукопашную. Они сняли стихари, подобрали сутаны и – на тебе! – словно нормальные мужики, сначала покрыли друг друга, что твои артиллеристы, обменялись тумаками, стали бросаться камнями, таскать друг друга за волосы. А когда уже не знали, что еще предпринять, отделали напоследок друг друга своими чашами!

– Вот, наверное, здорово было! – мечтательно прошептал взволнованный Лебрак. – А кого же всё-таки услышала Богоматерь? Вельранцев или лонжевернцев? Что они получили: солнце или дождь?

– Ах, да, чтобы уж закончить. Всем достался град!

В пятницу утром перед началом занятий они собрались в школьном дворе.

– Здорово всё-таки мы вчера повеселились!

– А знаешь, Тижибюс, когда шел домой, заблевал всю стену Менелотов.

– Страхоглазый тоже. Он точно отдал обратно всю свою картошку и хлеб. А вот насчет сардин и шоколада не знаю.

– Это всё сигары!

– Или водка!

– И всё равно праздник что надо! Хорошо бы повторить через месяц.

В дальнем углу двора, где находился амбар папаши Гюгю, Лебрак, Гранжибюс, Тентен и Було продолжали поздравлять друг друга, радоваться и нахваливать великолепную пирушку, которую они сами себе устроили в четверг вечером.

Впечатлений и вправду было не занимать, потому что, возвращаясь домой, три четверти сотрапезников были пьяны, а примерно полдюжины стали жертвой сногсшибательной тошноты, которая заставляла их останавливаться и с напряженным горлом, липким языком и бунтующим желудком прислоняться к ограде или присаживаться куда попало, на какой-нибудь камень и прямо на землю…

Они обсуждали вечные и чистые радости, которым предстояло еще долго храниться в девственных и чувствительных душах, когда всеобщее внимание неожиданно привлекли громкие гневные вопли, сопровождаемые звучными оплеухами и страшными ругательствами.

Все бросились туда, откуда доносился шум.

Держа левой рукой за патлы Бакайе, Курносый другой рукой что есть силы колотил его, крича ему прямо в ухо, что он гнусный притвора и грязная сволочь. И он, парни, врежет ему, чтобы проучить эту свинью!

За что проучить? Никто из старших пока не знал.

Услышав звук ударов и ругательства воюющих, отец Симон поспешно примчался на место происшествия и прежде всего растащил их. Затем он поставил мальчишек перед собой, придерживая одного правой, а другого – левой рукой. Чтобы подавить всякое поползновение к бунту, он по справедливости влепил обоим отсидку после уроков. И только потом, при помощи такого массированного удара самолично обеспечив спокойствие, пожелал выяснить причины этой столь внезапной и жестокой ссоры.

«Курносый остается после уроков! – размышлял Лебрак. – Вот уж некстати… Как раз сегодня вечером он очень нужен. Придут вельранцы, и никто не будет лишним».

– Так и знал, – припомнил Тентен, – что этот поганый колченогий в один прекрасный день сыграет с Курносым злую шутку. Старик, вообще-то это потому, что он ревнует Тави, а она смеется над ним. Он уже давно старается навредить Курносому, чтобы его наказали. Я сам видел, и Крикун тоже. Тут к гадалке не ходи.

– Но с чего вдруг они так сцепились?

И младший потихоньку просветил Лебрака и его подданных… Впрочем, все заранее были уверены, что правда в этой истории – на стороне Курносого. Тем более что они приятельствовали с помощником главнокомандующего и что как раз сегодня вечером армия нуждалась в нем. Так что они устроили стихийную демонстрацию в его защиту, чтобы таким образом засвидетельствовать, что виноват один Бакайе, а его соперник невинен, как новорожденный козленок.