Но откуда мне это знать? Откуда, если я никогда не занималась этим раньше?

Когда он вновь оказывается у меня между ног, губы начинают дрожать. Я стараюсь думать о постороннем, чтобы прогнать страх, и представляю красоту неба и звезд. Если напомнить себе, как прекрасны небеса, можно думать о них и забыть, как безобразно это. Я не хочу открывать глаза, поэтому просто считаю про себя. Я представляю себе звезды на потолке над моей кроватью и начинаю считать с угла.

Раз, два, три…

Я считаю, считаю и считаю.

Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре…

Затаив дыхание, я сосредоточиваюсь на звездах.

Пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять…

Я хочу, чтобы он скорей закончил. И слез с меня.

Семьдесят один, семьдесят два, семьдесят…

– Черт побери, Скай! – вопит Холдер.

Он отнимает мою руку от лица. Я не хочу, чтобы он заставлял меня смотреть, и не даюсь – будет темно, и я смогу продолжить счет.

Неожиданно моя спина поднимается, и я больше не лежу на подушке. Руки мои обмякли, а он крепко обнимает меня, и я не в силах пошевелиться. Они совершенно ослабли, я горько рыдаю. Я реву, а он ритмично подталкивает меня, и я со страхом открываю глаза. Он качает меня взад-вперед, и на миг я пугаюсь и зажмуриваюсь, думая, что он еще не кончил. Но чувствую на себе одеяло, а он держит меня за спину и гладит по волосам, нашептывая что-то на ухо.

– Детка, все хорошо. – Прижимаясь губами к моим волосам, он баюкает меня. Я вновь открываю застланные слезами глаза. – Прости меня, Скай. Прости.

Он снова и снова целует меня в висок, укачивая и утешая. Он за что-то извиняется. А я должна его на этот раз простить.

Отстранившись, он видит, что глаза у меня открыты. Его собственные покраснели, но слез не видно. Правда, он дрожит. Или, может быть, дрожу я. Наверное, нас обоих колотит.

Он искательно заглядывает мне в глаза, словно пытается найти в них меня. Я постепенно расслабляюсь в его объятиях, потому что, когда он обнимает меня, пропадает чувство, будто я падаю в бездну.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Я не понимаю, что с нами.

Он качает головой. В глазах его грусть, страх и сожаление.

– Не знаю. Просто ты начала считать вслух, плакать и дрожать, а я пытался остановить тебя, Скай. Но это не проходило. Ты была в ужасе. Что я такого сделал? Скажи, ведь мне так жаль! Очень жаль. Что я сделал, блин?

Я лишь качаю головой, потому что у меня нет ответа.

Он с гримасой утыкается мне в лоб:

– Ну, прости меня. Нельзя было заходить так далеко. Не знаю, в чем дело, но ты еще не готова, верно?

Я еще не готова?

– Так у нас не было… не было секса?

Он выпускает меня из объятий, и я чувствую, как его поведение меняется. У него очень расстроенный вид. Нахмурившись, он сжимает ладонями мои щеки:

– Где ты, Скай?

Я смущенно трясу головой:

– Здесь. Я тебя слушаю.

– Нет, я имею в виду, раньше. Где ты была? Тебя со мной не было, потому что… Нет, ничего не произошло. Я понял по твоему лицу: что-то не так – и не стал ничего делать. Но теперь тебе надо хорошенько проанализировать свои мысли, потому что ты запаниковала. У тебя была истерика, и мне надо знать, в чем дело, чтобы этого никогда не повторилось. – Поцеловав меня в лоб, он разжимает объятия. Потом встает, натягивает джинсы и поднимает мое платье. Встряхнув, выворачивает его и помогает надеть. – Пойду принесу воды. Скоро вернусь.

Он осторожно целует меня в губы, словно боясь прикоснуться ко мне. Когда он выходит из комнаты, я прислоняюсь головой к стене и закрываю глаза.

Я не знаю, что случилось, но боюсь потерять его. Я вплотную подошла к самому интимному моменту в жизни, но все обернулось катастрофой. Из-за меня он чувствует себя никчемным, словно сделал что-то не так, и, наверное, злится на меня. Наверное, хочет, чтобы я ушла, и я не сержусь. Я совсем на него не сержусь. Я сама хочу убежать от себя.

Я сбрасываю одеяло и встаю, потом натягиваю платье, даже не удосужившись поискать белье. Чтобы прийти в себя, мне нужна ванная. И пусть он отвезет меня домой. За эти выходные я уже второй раз плачу и не даже знаю почему, а он дважды меня спасал. Так дальше нельзя.

Когда я в поисках ванной миную лестницу, то успеваю глянуть вниз, в кухню. Он стоит, облокотившись на барную стойку и обхватив голову. Вид у него жалкий и расстроенный. Не в силах на него смотреть, я открываю первую дверь направо, думая, что это ванная.

Но это не ванная.

Это спальня Лесли. Сначала я порываюсь уйти, но потом передумываю. Вхожу в комнату и закрываю за собой дверь. Мне не важно, где быть – в ванной, спальне или гардеробной… Мне нужны лишь тишина, покой и время для обдумывания того, что со мной происходит. Я начинаю бояться, что спятила. Никогда раньше меня так не трясло, и это страшно. У меня все еще дрожат руки, и я сжимаю перед собой кулаки, пытаясь сконцентрироваться и успокоиться.

Я осматриваюсь с каким-то тревожным чувством. Постель не заправлена, и это сразу поражает меня. В доме Холдера безупречный порядок, а у Лесли – бардак. Посреди комнаты валяются джинсы, словно их только что скинули. Комната как у всех девочек-подростков. Косметика на комоде, iPod на ночном столике. Впечатление, будто она здесь живет. По комнате не скажешь, что она умерла. Очевидно, со дня ее смерти здесь ничего не трогали. На стенах и на зеркале развешены фотографии. Во встроенном шкафу висит ее одежда, часть – валяется. Холдер говорил, что она умерла больше года назад, и я готова поспорить, что никто в ее семье еще не свыкся с этим.

Находиться здесь жутковато, но это отвлекает меня от недавнего. Я подхожу к кровати и смотрю на развешенные по стене фотографии. В основном это снимки Лесли с друзьями, и совсем немного тех, где она с Холдером. Она очень похожа на Холдера с его прозрачными голубыми глазами и темными волосами. Больше всего меня поражает ее счастливый вид. На каждом снимке у нее такое довольное и жизнерадостное выражение, что трудно представить, что на самом деле происходило в ее голове. Неудивительно, что Холдер не знал, насколько она была несчастна. Скорей всего, она никому ничего не рассказывала.

Я беру фотографию, лежащую на ночном столике лицевой стороной вниз. Перевернув, я охаю. На снимке Лесли целует Грейсона в щеку и они обнимаются. Снимок ошеломляет меня, и я невольно сажусь на кровать. Вот почему Холдер так его ненавидит! Вот почему не хотел, чтобы тот ко мне прикасался! Не винит ли он Грейсона в ее смерти?

Я по-прежнему сижу на кровати с фотографией в руках, когда дверь открывается и входит Холдер:

– Что ты делаешь?

Он вроде не сердится, что я здесь. Правда, смущен. Вероятно, реакция на то, что произошло до этого.