– Надеюсь, с ним все будет хорошо, – сказал папа. – А знаешь, Флосс, если бы ты полетела этим же рейсом, то это ты присматривала бы за старым Билли, благослови его Господь, а не он за тобой.

– Но я никуда не лечу, пап.

– Знаю, милая. Однако не забывай, что твой билет в целости и сохранности и его можно использовать в любой момент.

– Если хочешь, порви его, – ответила я, беря папу за руку. – Я все равно не полечу по нему.

По дороге из Хитроу папа неожиданно завопил и принялся указывать куда-то рукой. Я посмотрела и увидела вдали залитое огнями большое поле, над которым поднимались огромные колеса.

– Это ярмарка! – воскликнул папа.

– Да, да! Поехали туда, а, пап, ну пожалуйста!

– Конечно поедем, малышка! Найдем твою карусель, и ты снова прокатишься на Перл.

– А потом найдем киоск с сахарной ватой и увидимся с Розой!

– Да, это будет великолепно, – кивнул папа, сворачивая с основной дороги на боковую, ведущую к ярмарке.

Мы припарковали фургон и побежали, держась за руки, приплясывая на бегу и радостно покрикивая, но, добежав до поля, увидели, что все выглядит как-то не так. Не так стояли окружавшие ярмарку фургоны, не такими были аттракционы, на карусели крутилось много ярко раскрашенных лошадок с длинными гривами и хвостами, но среди них не было розовой, той, которую звали Перл.

Мы поискали киоск с сахарной ватой. Мы нашли целых три киоска с сахарной ватой, но ни над одним из них не висел большой розовый плюшевый медведь. И ни в одном из них не было Розы. Нет, это была другая, неправильная ярмарка.

Мы немного походили по ней, но без какой-либо охоты. Здесь все, все было не так, и у нас не лежала душа к этой ярмарке. Нам сразу же захотелось домой… Хотя, если подумать, то и дом у нас теперь был ненастоящим.

– Что же нам с тобой делать, пока я каждый вечер буду работать в прицепе Билли? – спросил папа. – Может быть, нанять для тебя няню?

– Да брось ты, пап! Что я, маленькая, что ли? – обиделась я.

– Пожалуй, я могу попросить мисс Дэвис…

– Пап! Перестань! Она будет кудахтать надо мной и кормить меня сэндвичами с птичьим кормом!

– Ну, есть еще Старый Рон. Он, конечно, слегка чокнутый, но вполне безобидный и очень хорошо к тебе относится, Флосс.

– Не нужно никакого Старого Рона. Пусть за собой присматривает, может справится.

– Пожалуй, разок-другой я могу попросить родителей Сьюзен, чтобы ты оставалась у них.

– Вот это другое дело, это я совсем не против!

– Да, но оставлять тебя там на ночь каждый день не получится, – сказал папа. – Знаешь, мама Рианнон встретила как-то на днях меня возле школы и…

– В дом к Рианнон я не пойду, пап. Ни за что.

– Хорошо, – вздохнул папа. – И все-таки что же мы будем с тобой делать, солнышко?

– Ничего не будем делать. Буду сидеть здесь, у Билли.

– Но я же не могу оставить тебя одну, милая.

– Почему нет? Можешь. Со мной все будет хорошо. Я буду читать, смотреть телевизор, шить, а когда устану, лягу спать. Все просто.

– А если кто-нибудь постучит в дверь?

– Не отвечу. Я же не глупая, пап.

– Уверен, что это против закона – оставлять ребенка в твоем возрасте одного в доме, – обеспокоенно сказал папа.

– А кто об этом будет знать? Только мы с тобой, – ответила я. – Пап, пожалуйста, не волнуйся за меня. Со мной все будет хорошо-прехорошо.

Мне почти удалось его убедить. Я думала, что мне удалось убедить и саму себя. Но когда в понедельник папа собрался уходить на работу, я в этом уже не была так уверена.

– Со мной все будет хорошо, – сказала я ему на прощание.

– Да, конечно, с тобой все будет хорошо, – тусклым голосом повторил папа, поцеловал меня и на прощание погладил по голове.

Потом он ушел на работу, и за ним захлопнулась входная дверь А я осталась, и мне было страшно.

Я начала смотреть по телевизору кино – неплохой фильм, но в нем были двое мерзких мужчин, которые охотились за маленьким ребенком, поэтому я его поскорее выключила. Потом посидела в глухой тишине, прислушиваясь, не ломятся ли к нам в дверь те двое преступников, не гонятся ли они теперь за мной.

Со своей свадебной фотографии на меня смотрели и хмурились родители Билли, казалось, им не нравилось, что какая-то чужачка сидит, скрестив ноги, на их выцветшем старом ковре. Дом по-прежнему был наполнен принадлежавшими им когда-то вещами. Может быть, и родители Билли сами все еще были здесь, прятались в пыльном шкафу, перешептывались друг с другом. А когда в доме станет совсем темно, они беззвучно выплывут в комнату на своих прозрачных призрачных ногах…

Мне отчаянно захотелось прижать к себе Лаки, чтобы немного успокоиться, но она была наверху, спала на своей подстилке, а я не могла решиться на то, чтобы подняться самой по жутким скрипящим лестницам. Я попыталась позвать ее, но звук моего собственного голоса, отраженный эхом пустого дома, показался мне настолько странным, что я зажала себе рот ладонями.

А потом я услышала! Услышала! Скрипнула калитка. Кто-то шел по дорожке к дому.

Я сидела, застыв на старом диване, и ждала. Они были уже возле двери. Но не постучали. Раздался звук вставляемого в замок ключа, а затем я услышала, как открывается входная дверь.

Они вошли в дом.

Они уже шли по холлу, готовые схватить меня…

– Флосс, Флосси, милая?

– Папа! – выдохнула я и нервно рассмеялась. Смех получился каким-то дробным, неестественным, как в мультике: «Ха. Ха. Ха». – Пап, ты почему вернулся?

– Понимаю, что это глупо. Знаю, что ты прекрасно управляешься здесь одна.

– Да, пап.

– Но ничего не мог с собой поделать, не мог оставаться на месте. В голову лезло всякое. Понимаю, я сумасшедший, малышка, но, знаешь… Может, ты поедешь в прицеп Билли со мной?

– Хорошо, пап. У меня здесь все было в порядке, но если тебе будет так спокойнее, я поеду с тобой. Двинулись, – сказала я, скатилась с дивана и повисла у папы на руках.

Так началась наша новая жизнь. Каждый вечер я уезжала на работу вместе с папой в его фургоне. Мы ехали в большой гараж за станцией, прицепляли прицеп Билли и перевозили его на площадь перед станцией. Затем папа запускал генератор, разогревал фритюрницу, а я устраивалась в тесном, но уютном гнездышке в углу прицепа, подальше от глаз покупателей. У меня были две подушки и старая папина джинсовая куртка, в которую можно закутаться. Надевать свою теплую куртку мне было не нужно, внутри прицепа было тепло, даже жарко от фритюрницы, на которой шипел и потрескивал жир.