Мы вошли и остановились, привыкая к полумраку и осматриваясь по сторонам. Мне показалось, что мы попали не в дом, а в какой-то музей. В холле стоял маленький столик и подставка для зонтов, а на столике пристроился старомодный пузатый телефонный аппарат с круглым диском для набора. Телефон стоял на вязаной салфеточке, выцветшей и пожелтевшей от времени.

В гостиной Билли Щепки тоже было множество вязаных салфеточек и ковриков – на спинке ветхого оливково-зеленого дивана, и на каждом его подлокотнике, и на двух зеленых, в тон дивану, креслах. Еще салфеточки были на комплекте вставляющихся один в другой столиков и под китайскими вазами на полке выложенного изразцовыми плитками камина.

Перед этим камином лежал большой полукруглый шерстяной коврик – тоже, разумеется, вязаный. По его краям в одинаковых позах сидели две огромные толстые полосатые кошки. С вытянутыми вперед лапами и высоко поднятыми вверх головами они очень походили на египетских сфинксов. Сидевшая у меня на руках Лаки тревожно мяукнула. Я крепче прижала ее к себе. По сравнению с моей маленькой Лаки кошки мистера Щепки казались большими, как тигры.

Вязаные салфеточки, словно игральные карты, были разложены и на большом серванте, и на каждой салфеточке стояла фотография. Это были старые свадебные фото. Я принялась рассматривать изображенную на них странную, застывшую в напряженной позе пару – мужчина с маленькими усиками и в рубашке с воротничком-стойкой, упиравшимся ему в подбородок, и женщина в свадебной вуали, прикрывающей верхнюю часть ее лица.

– Это мои родители, – сказал Билли, указывая на молодоженов. Это прозвучало у него так, словно они были живыми, просто шести сантиметров ростом, и он знакомил нас с ними. Затем он указал на фотографию еще одной молодой пары – худенький неуклюжего вида молодой человек и пышная женщина, державшая его под руку. – А это мы с моей Мэриан, – он погладил застекленную фотографию по тому месту, где находились пухлые щеки Мэриан.

На серванте были также и детские фотографии – голый мальчик, лежащий на том самом полукруглом ковре перед камином.

– Это мой мальчик. Он тоже Билли, как его отец и как дедушка, правда, сам он сейчас называет себя Уиллом, – пояснил Билли, покачивая головой.

– У него в Австралии тоже свой прицеп с жареной картошкой, мистер Щепка? – спросила я.

– Нет, он поклялся, что никогда не станет продолжать мое дело. Я так и не смог его переубедить. Он стал барменом, и теперь у него свой винный бар в Сиднее, хотя я полагаю, что он все равно подает картофельные чипсы как закуску к выпивке. Картошку фри по-французски, или картофельные ломтики, или как там они еще сейчас называют старую добрую жареную картошку, – и Билли презрительно фыркнул.

– Интересно, моя мама и Стив ходят в его бар? – сказала я.

– Сидней очень большой город, Флосс, – негромко заметил папа и добавил, обращаясь уже к Билли: – Твой парень идет в ногу со временем, Билли. Умница. Он намного умнее нас с тобой.

А в доме Билли время действительно остановилось. Правда, здесь был телевизор, но еще более древний, чем тот, что стоял у нас в кафе. А еще у Билли имелся настоящий граммофон, который нужно заводить ручкой, а рядом с ним – стопка древних виниловых пластинок в коричневых бумажных конвертах.

– Боже мой, Билли, это все осталось у тебя еще со времен твоей свадьбы? – спросил папа, просматривая пластинки. – Нет, слушай, тут есть даже еще более старые записи!

– Да, остались от мамы и папы, – ответил Билли, поводя своими трясущимися старческими пальцами. – Они переехали сюда сразу после медового месяца. Тогда этот дом только построили, он был совершенно новеньким. Мечта моей мамы, а не дом. В те времена такие дома считались писком моды.

Мне было трудно представить, чтобы такой дряхлый дом был когда-то писком моды. Я попыталась вообразить танцующую под звуки граммофона пару, маленького мальчика, играющего на ковре перед камином, смех, громкие голоса, хлопанье дверей… А теперь здесь мертвая тишина и покой.

– Я покажу вам ваши комнаты, – сказал Билли.

Он повел нас наверх по устланной ветхим ковром лестнице и показал все комнаты, выходящие дверями на лестничную площадку. В ванной комнате стояла древняя ванна с ржавым налетом под массивными кранами и черными пятнами на облупившейся эмали.

– Выглядит не ах, но я регулярно ее мою, – смущенно пояснил Билли.

– Все прекрасно, Билли, и очень чистенько, – сказал папа, похлопывая мистера Щепку по нейлоновому рукаву. – Ты следишь за своим домом намного лучше, чем мы. Ты нас прямо в краску вогнал, правда, Флосс?

Еще наверху была большая спальня, принадлежавшая когда-то родителям Билли, потом Билли и Мэриан, а теперь одному только Билли. Стоявшая в спальне большая пустая кровать выглядела печально и напомнила мне папину кровать в его спальне в кафе.

Папа облегченно вздохнул, когда Билли предложил ему занять вторую спальню, гостевую, с односпальной кроватью. В этой спальне чистенькие тюлевые занавески были перевязаны розовыми ленточками, вязаные салфеточки на туалетном столике – тоже бледно-розовые, в тон лентам. Еще здесь был каминный экран с вышитым на нем домиком под соломенной крышей, а на кровати – выцветшее розовое покрывало. В целом комната выглядела как спальня для пожилой леди. Мой папа казался слишком большим и толстым для нее, но он сказал Билли, что комната замечательная, и еще раз горячо его поблагодарил.

– А Флосси, я думаю, подойдет детская комната моего Билли, – сказал старый Билли.

Это была единственная комната в доме, где время остановилось не в 1930-е годы, а гораздо позднее. Странная, надо сказать, комната. С одной стороны, вроде бы мальчишеская – со старыми постерами футболистов на стенах, сложенными в стопки дисками рок-групп, стоявшим в углу старым медвежонком Паддингтоном в спортивной куртке и высоких сапогах. С другой стороны, прямо посередине ковра стоял кукольный домик. Даже не один, а два домика, сделанных, кстати, как раз в стиле 1930-х. Они были приставлены вплотную друг к другу, и получился как бы один большой домик с двускатной красной черепичной крышей, черно-белыми панелями на наружных стенах и с двумя входными дверцами.

Я присела рядом с домиком, по-прежнему не выпуская из рук Лаки, но была так увлечена, что не заметила, как кошка выбралась из одеяла и встала на полу, выгнув спину и вытянув хвост, словно сама не веря, что наконец оказалась на свободе.

– Взгляни, какой кукольный домик, пап! – сказала я.

Сбоку на домике был крючок. Я подняла его, и передняя стенка домика отошла вперед. Внутри он был полностью обставлен мебелью – здесь были крошечные деревянные диваны, стулья, столы, ванны и кроватки. В одной половине домика на диванах и стульях лежали крошечные, не больше монетки, вязаные зеленые подушечки, а на столах – такие же салфетки.