эту страну никак не расположит к нему дрезденский двор. Трудности с тыловым обеспечением кампании в Богемии были полностью предсказуемыми. Угроза со стороны Ганновера, которая так и не получила материального воплощения, также учитывалась в его начальных расчетах. Россия не предприняла никаких шагов. Его наибольшее неудовольствие вызвали медлительность маневров французских войск и их незначительное воздействие на Карла Лотарингского, но Фридрих и этого ожидал. Он так же ворчал и во время предыдущей войны, и вряд ли были причины считать, что развивающаяся ситуация или его увещевания будут сильно влиять на командующих французскими войсками. Король и сам не прибег к маневрам, которые, как он признавал впоследствии, можно было предпринять, чтобы предупредить соединение саксонцев с австрийцами.

Пока Фридрих не проявил себя как мастер маневра. В самом деле, хозяевами положения оставались австрийцы. Разбирая ход кампании, как он делал почти всегда, Фридрих признал этот факт. Австрийцы не позволили ему использовать благоприятную ситуацию, заставили совершать марши и контрмарши, которые им практически не угрожали; создали вместе с саксонцами превосходство в силах там и тогда, где и когда это было необходимо; вынудили его отойти и не дали соединиться с французами. Австрийскими операциями руководил престарелый фельдмаршал Траун (ему было шестьдесят семь лет), и Фридрих на закате дней, так же как он делал часто и прежде, отдал должное его знаниям и полководческому искусству: «Какой человек! Он был моим учителем! Он научил меня тому немногому, что я знаю! Он исправил мои ошибки!». А когда Фридрих 18 декабря написал Людовику XV «Relation de та Campagne 1744»[106], то включил туда пассажи, где не побоялся указать на свои просчеты. Он не знал толком, что надо делать после взятия Праги: «Оставляя Прагу, я сделал две серьезные ошибки, которые свели на нет всю кампанию. Мне не следовало так далеко уходить оттуда, предварительно не удостоверившись, что будет гарантировано надлежащее обеспечение продовольствием…»

Король оставил на месте недостаточный по численности гарнизон всего из 6 батальонов и 300 всадников и откровенно винил себя за такое решение. А другая ошибка, в которой он сознался Людовику, была еще более серьезной: «Если бы мы двинулись на Пльзень, то не допустили бы соединения саксонцев с принцем Карлом, захватили основные австрийские склады и к тому же прикрыли Прагу…»

Вместо этого Фридрих пошел на юг на Будвейз и Табор. Во время Первой Силезской войны французы считали, что их уход из этих мест был ошибкой, которая повлекла тяжелые последствия. Фридрих, зная об этом, решил не повторять ее. И оказался не прав.

Таким образом, Фридрих прямо писал о своих оплошностях. Это вовсе не было послание, предназначенное потомкам, оно адресовано другому суверену, от союза с которым зависел исход всего предприятия. Король допустил ошибку, которая непрерывно повторяется в военной истории. «Желаемое принимается за действительное», — честно писал он. Он «представлял себе картины», не имея достаточных данных. Его подвел сангвинический темперамент: надеясь на лучшее, не смог предвидеть худшего. Поскольку Первая Силезская война началась со сражения, Фридрих решил, что такой сценарий повторится вновь и скорость его передвижений приведет противника в смятение. Ничего подобного не произошло. Траун умно маневрировал, спутал планы прусского короля и вскоре добился господства в Северной Богемии.

Фридриху, подобно многим военачальникам, доставляло удовольствие составление отчетов о собственных кампаниях. Вольтер льстиво вдохновлял его: «Цезарю пристало писать свои комментарии!» Отчеты, записанные Фридрихом много лет спустя после событий в «Истории моей эпохи», были менее точны и детализованы, чем они смотрятся в зачастую скромных письмах, писавшихся сразу но горячим следам. В «Описании…», обращенном к Людовику XV, содержатся и оправдания, и резкое осуждение политики Саксонии. Фридрих высмеивает ужас, охвативший саксонских министров, когда но пути в Богемию в Саксонии появилась прусская армия. Саксонцы были готовы предоставить пруссакам любую помощь, которую те могли потребовать, и в то же время тщетно пытались не пропустить войска Фридриха. Однако, дойдя до описания собственно военных действий, до трудностей транспортировки и передвижений — особенно после того, как прошли пункт, до которого Эльба была судоходной, у Лейтмерица, — до своих ошибок и просчетов, он был честен и искренен.

Отступить Фридриха вынудили проблемы с тыловым обеспечением, болезни и мелкие стычки с противником, но сделал он это своевременно. В начале декабря австрийцы силами 11 000 штыков предприняли наступление в графстве Глац, а из него — в Верхнюю Силезию. Фридрих перенес штаб-квартиру в Швейдниц, расположенный немного севернее Глаца и юго-западнее Бреслау. В ту зиму все для него складывалось плохо. Курьеров перехватывали. Он предполагал, что один из его шифров разгадан. Фридрих сердито выговаривал Шметтау за несоблюдение мер безопасности. Это было серьезное замечание, а за ним последовало другое, в котором король потребовал, чтобы Шметтау, теперь находившийся в Париже, ограничил контакты с французами теми вопросами, которые он ему поручил. Через неделю Шметтау отозвали.

Поворот военных событий и отход Фридриха в Силезию поставил на повестку дня дилемму, часто возникавшую во время военных действий в восемнадцатом веке. Насколько соответствует этическим и правовым нормам призыв к населению оккупированной территории выступить против ее правителя, пусть даже его право на правление оспаривается? Естественно, для Фридриха это был чувствительный вопрос, поскольку принадлежность Силезии являлась предметом столь жаркого спора между ним и Марией Терезией. Силезия, провинция, разделенная но религиозному принципу, по общему мнению, управлялась им справедливо, что вызывало чувство удовлетворения у большей части населения. Факты в целом свидетельствуют об этом. Теперь же австрийцы стремились вернуть ее силой оружия — именно вернуть, как они считали, а не завоевать. Для простого силезца власть и смирение явились непростыми вопросами.

В связи с одним из подобных удивительных поворотов, порожденных обычаями, присущими тому времени, Фридрих 19 декабря 1744 года написал письмо Георгу II Английскому, своему дяде-монарху, с которым официально он не был в состоянии войны, но который, будучи твердым сторонником Марии Терезии, определенно принадлежал к лагерю противников. Картерет оставил должность в Лондоне, и Фридрих надеялся на улучшение отношений и большую готовность к установлению мира, хотя шансы на это были не велики. Фридрих сообщил королю Георгу, что Австрийский двор распространил прокламацию. В ней он советует жителям Силезии не подчиняться власти Фридриха. Разве это не прискорбно? Конечно же, прискорбно, как в принципе должна признать Британия, потому что он гарантировал религиозную свободу протестантскому большинству. Но это — и король Георг с этим также должен согласиться — еще более прискорбно для любого государства с конституционной точки зрения, в данном случае для Австрии. Она пытается возбуждать население другой страны против ее