— Яйцо Хмуса у нас, и совсем скоро появится новый дракон.

Женщина ничего не ответила. Выпрямилась, повернулась к темному зеву палатки и велела напоследок:

— Городской спит в твоей палатке, Люк. Пусть девочка ложится там же.

Люк тряхнул мокрыми руками и деловито спросил у Мэши:

— Есть хочешь?

— Нет.

— Тогда иди спать.

Он схватил Мэши за руку — довольно быстро и бесцеремонно — и потянул за собой. Обогнул главный вход, и перед Мэши оказалась черная боковая стена из кожи — видимо, еще одна пристроенная часть палатки. Вход в нее закрывал узкий тканевый полог, который Люк откинул рукой.

Внутри горела маленькая плошка с тонюсеньким огоньком. Она освещала разве что небольшое пространство около себя. Стоял этот примитивный огонек на каменной низкой столешнице, которая возвышалась от кожаного пола палатки едва ли на ладонь. Тени на стенах слегка подрагивали, в открытое квадратное окошко залетал прохладный ветерок.

Отца Мэши увидела сразу — он лежал на расстеленной шкуре, головой к кожаной палаточной стене, окруженный несколькими подушками. Он спал, но дышал тяжело, и под глазами у него залегли глубокие тени. Или это только казалось в сумраке?

— Вот, ложись здесь. — Люк ткнул пальцем в другой угол палатки, где тоже лежала широкая шкура, покрытая чем-то цветным и мягким, и груда подушек.

Голова Люка исчезла за тканевым пологом, и Мэши осталась в немного душной палатке одна. Если не считать спящего отца.

Она присела на корточки, стянула ботинки и проползла чуть дальше, туда, где лежал отец. Всмотрелась в родные черты, приподняв светильник. Губы отца потрескались и побелели, зато лоб был горячий, точно печка. Плечо было перевязано чистой тканью, руки лежали на животе.

Он дышали, значит, был живой. Значит, он поправится. Сколько для этого надо времени? Дня два хватит?

Видимо, придется два дня ночевать в палатке, где под кожаным полом поскрипывает песок, а стены подрагивают от малейшего ветра. Ничего себе — убежище…

Мэши вздохнула и завалилась на подушки. Здесь можно обойтись и без укрывания — и так тепло. Просто устраиваешься прямо на полу, на подушках и засыпаешь… Действительно — никаких сложностей. И можно спать прямо в одежде…

Дальше Мэши не успела подумать ни о чем — уснула.

Ветер поднял в воздух огромную тучу песка. Он дул с неистовой силой, сметая все на своем пути, и желтый, яркий песок летел и летел, закрывая собой весь горизонт. Обнажалась коричневая земля, проступала неяркими пятнами под желтым, и казалось, что вот-вот не останется ни одной песчинки, все будет снесено.

Мэши смотрела под ноги и не решалась отступить. Хотя где-то внутри себя понимала, что вот сейчас надо просто бежать. Спасаться, сверкая пятками.

А яростный ветер между тем сдул весь песок, и земля вспучилась небольшими коричневыми холмиками. Была она рыхлой и почему-то влажной. Она поднималась и опускалась, как будто дышала. Волновалась, пыталась что-то сказать.

Мэши застыла, не в силах сдвинуться с места. Вот сейчас из-под земли вырвется корень Гиганта и отомстит и за драконов, и за убитых ополченцев, и за то, что люди вообще осмелились нарушить покой земли своей глупой войной.

Совсем рядом с Мэши земля вдруг разошлась, и из образовавшейся ямки показался тоненький зелененький росток. Он был слабым и беспомощным и постоянно качался на ветру. Мэши вдруг поняла, что ростку холодно, он чувствует себя беззащитным. Она присела и прикрыла его ладонями. Стебелек приник к рукам, прячась от вихря, и потянулся вверх, раскрывая нежные зеленые листики…

Мэши проснулась, рывком села и уставилась на смуглое лицо совсем маленькой девочки. Волосы девочки едва доставали до плеч, над черными глазами разметалась челочка, а в ушках блестели совсем небольшие колечки.

Зато на шее у малышки висело два ряда бус — блестящих и разноцветных.

Увидев, что Мэши проснулась, малышка отпрянула, плюхнулась на попу, но тут же вскочила на ноги и выпрыгнула из палатки, будто увидела перед собой жука-икеня.

Мэши улыбнулась. Для здешних детей она и ее отец вроде диковинки, на которую стоит поглазеть. Вот малая и глазела, пока Мэши спала.

Отец все так же лежал без движения, с закрытыми глазами, сложив руки на животе. И все так же тяжело дышал. Мэши прикоснулась к его лбу и отдернула руку. Он был такой горячий, будто его нагрело Светило в этих дурацких песках. И он до сих пор не проснулся…

— Папа, — шепнула Мэши, — папа, ты слышишь меня? Ну, папа, ну, послушай.

Трясти отца за плечи она не решилась — ему будет больно. Потому просто провела по щеке ладошкой, еще раз удивляясь тому, что он такой горячий.

И тут Мэши осенило. Да он просто без сознания! Он отключился, потому что потерял слишком много крови! И ему слишком жарко тут, в этой палатке!

Мэши выбралась наружу и зажмурилась. Светило стояло так высоко, что казалось маленьким и злым. Точно глаз ящера-нажиса, оно щурилось и заливало мир беспощадно ярким светом. Пахло навозом — слегка, самую малость. Еще песком и свежими лепешками. Мэши поняла, что очень хочет есть.

Три палатки семьи Люка стояли рядышком, одна около другой. Та, в которой ночевала Мэши, была самой маленькой и невысокой, с нее саму ростом. Главная, центральная палатка примыкала к рыхлому скальному выступу. В палатке топилась печь — из железной трубы тянулся редкий дымок. А чуть дальше виднелась еще одна небольшая красная палаточная крыша, на которой покачивалась красная ленточка с красными кистями.

Видимо, палатка девочек или для детей вообще — кто его знает.

Мэши завернула за угол, к главному входу, где находилась еще одна печь и бочки с водой, и чуть не наткнулась на топчан из жердей. Без спинок, с широкими ножками, утопающими в песке, с небольшим навесом из сухой травы.

На топчане спал Люк, развалившись и свесив с края ноги. На шее у него темнел кожаный шнурок, а на краю шкуры, возле руки, лежал квадратный кулон. Слишком уж похожий на овальные Третьи Ключи…

Мэши наклонилась, взяла кулон и в который раз удивилась. Чуть светящийся синим металл казался живым. Он был теплым, гладким, приятным, его хотелось разглядывать и разглядывать.

Но рассмотреть кулон толком Мэши не успела — Люк подскочил, вырвал его и хмуро спросил:

— Тебе чего надо?

Значит, палатку Люка теперь занимает Городской и его дочь. Славненько, ничего не скажешь. Ночевать придется на открытом воздухе…