На афишах не встречалось одно из самых знаменитых театральных имен – Хансиро. Дело в том, что Ивай Хансиро V, сначала прославившийся в ролях бойких девушек-простушек, а затем имевший огромный успех, исполняя коварных злодеек, в течение долгих лет выступал под другим сценическим именем[411]. Но не только любители театра, а и многие горожане – да практически все в Эдо – хорошо его знали именно как Ивая Хансиро. Гейши «заимствовали» отдельные иероглифы из этого имени и вставляли их в собственные профессиональные имена[412]. Модницы носили обувь в стиле хансиро[413] – сандалии с неглубоким поперечным пазом в деревянной подошве, напоминавшие те, в которых актер выходил на сцену. Даже в провинции Этиго люди, интересовавшиеся театральной жизнью, слыхали о Хансиро и, конечно, рассматривали его портреты на известных цветных гравюрах. Ивая Хансиро V всегда изображали в сценическом костюме и гриме – в виде великолепной и неизменно соблазнительной женщины.

Наверное, до побега из родного дома Цунено, разглядывая изображение Хансиро, думала, что он олицетворяет то, чего она навсегда лишена: стиль Эдо, изысканность Эдо, сам Эдо. Все, о чем она мечтала когда-то, отныне казалось близким и почти достижимым[414]. Она могла небрежно упомянуть это имя в послании родным, просто написав «Хансиро», будто знала его лично[415]. В каком-то смысле так и было: ведь, как Цунено с гордостью сообщила семье, теперь она жила в его доме[416].

Справедливости ради, нужно заметить, что сам актер там не жил: то был лишь один из принадлежавших ему домов. Несомненно, главная резиденция Ивая Хансиро V, где бы она ни находилась, представляла собой место исключительное и роскошное. Цунено проживала в квартале Сумиёси-тё в более скромном, «запасном» доме. Раньше в нем жил сын Хансиро[417]; однако после его преждевременной кончины этот дом арендовал новый хозяин Цунено, чтобы поселить в нем свою наложницу-гейшу. Вероятно, он хотел произвести на нее впечатление, ведь женщина сама принадлежала к миру искусства. Вдобавок до этого она жила в Киото, известном своей утонченной культурой. Безусловно, дом поразил воображение Цунено. Впрочем, в Эдо ее изумляло почти все: и огромные траты, и масло для волос, и особенно еда.

Цунено казалось, что в Эдо все очень вкусно[418]. Проведя полжизни в северной деревне, она невольно дивилась столичному изобилию, ведь харчевни в Эдо росли как сорняки на рисовом поле. В третьем десятилетии XIX века городские власти насчитали только на главных улицах столицы около семи тысяч лавок с продуктами и готовыми блюдами[419]. И совершенно не представлялось возможным определить количество закусочных во дворах и переулках, временных лотков-тележек и бродячих торговцев с коробами и корзинами – все это было на каждом шагу. Зазывая клиентов, их владельцы звонили в колокольчики, напевали жалобные песни, предлагали горячие пельмени-гёдза и прохладные бруски тофу. Из тех лавок, которые удалось сосчитать градоначальникам, большинство продавали миниатюрные сладости и закуски, а также вареные блюда к саке. Более семисот заведений предлагали лапшу: либо удон, либо собу. Лапша издавна была фирменным блюдом столичной кухни, и жители Эдо любили поспорить, сколько соуса нужно в нее лить, с какой скоростью ее надо есть и даже сколько полагается ее жевать[420]. Истинные ценители утверждали, будто самой вкусной бывает лапша, купленная уже после закрытия всех лавок у безымянных ночных торговцев и съеденная без промедления где-нибудь в темном закоулке. Дебаты по поводу суси были не столь изощренными. Суси нигири, или нигиридзуси, – комочки риса, покрытые сверху ломтиком лосося или любой другой рыбы[421], – изобрели всего за несколько десятилетий до того, как Цунено перебралась в столицу. Причем их популярность только росла, особенно летом, когда они становились дешевой, вполне доступной закуской. Отварные креветки и тунец стоили всего несколько медных монет (тогда как яйца считались деликатесом и обходились вдвое дороже).

Крупные столичные рестораны были Цунено, конечно, не по средствам, но ее новый работодатель в иные из них наверняка заглядывал. В них, как правило, собирались богатые торговцы, чиновники сегуната, представители вельмож. В отдельных залах и укромных садах для них устраивались пышные банкеты, на которых они поглощали блюдо за блюдом, разложенные в затейливых композициях на сверкающих подносах. Ходили слухи, мол, повара самого модного столичного заведения – «Яодзена» – моют редис не водой, а сладким саке[422]; будто там даже чай и самые простые блюда из картофеля и маринованных овощей готовят строго по соответствующим инструкциям. Знаменитые повара – своей колоритностью и самоуверенностью очень напоминавшие выдающихся мастеров фехтования, гордившихся, насколько они овладели всеми тонкостями боевого искусства, – любили делиться секретами своего мастерства и писали кулинарные книги с громкими названиями: «Лучшие во всей стране рецепты блюд из маринованной редьки»; «Сто хитростей в приготовлении сладкого картофеля»; «Тайные знания о правильной обработке и нарезке продуктов»[423]. Книги раскупали охотно.