— В любом другом виде деятельности это называется плагиат, а у художников — последователи, эпигоны, — успокоил я комитетчика. — Они теперь будут подражать моему стилю и подаче материала.

— Тебе это не обидно? — с сомнением посмотрел на меня Алексей.

— Ни капельки! — бодро ответил я, умолчав о том, что эпигонство всегда связано с периодами культурного застоя. Это один из признаков идеологического кризиса в обществе.

Студийцы Белютина как раз пытались разорвать этот порочный круг. Дальше ситуация в изобразительном искусстве будет только усугубляться. Я мог бы рассказать с десяток историй про отличных художников, которые состояли в Союзе, неплохо зарабатывали, выполняя заказы. Им было некогда, а порой и лень организовывать личные персональные выставки. Но домой друзей-приятелей они приглашали, картины с эскизами демонстрировали. А через какое-то время их идеи появлялись на полотнах других художников. Мало того, самого же автора могли ещё и обвинить в плагиате.

Обычная ситуация для творческой братии. В театрах и киностудиях это выражается по-другому, но сути не меняет. Как раз меня эти все эпигоны привлекают. Пусть подражают. Кто скажет, что это не прогрессорство? Ну не могу я в своём возрасте глобально изменить что-то в стране! Пусть хотя бы в изобразительном искусстве возникнут подвижки. Начнём с изображения космоса, дальше они у меня узнают, что такое стимпанк, летающие дирижабли, иллюстрации несуществующих пока фэнтези. Ладно… помечтал и хватит. Разве что комсомольцев за штурвалы необычных летательных аппаратов поставить… Ага, и эльфов с гномами к ним за компанию, шучу.

Изобразительное искусство этого периода сплошь заказное. И заказы эти «жирные», денежные от различных институтов, домов культуры и, конечно, от министерств. Самые лучшие куски пирога давно закреплены, поделены между «нужными» людьми Серова из Союза художников. Молодёжь в члены Союза принимают с большой неохотой. У графиков и полиграфистов ещё можно пробиться, а у живописцев в этом плане полный тухляк. Большинство графиков имеют «скучный» оклад и звёзд с неба не хватают. Это мне Леонид Рабичев успел рассказать. Он работает при Комбинате графических искусств и по совместительству начальник отдела рекламы Мосгорсовнархоза. Пашет много, но в плане денежного обеспечения ему до прихлебателей Серова далеко.

Такая ситуация в республиканских Союзах художников сохранится до середины восьмидесятых. Хорошие заказы получали «по блату» и сама «верхушка». Позже, с развалом СССР, вся эта творческая братия окажется не у дел. Портреты членов правительства станут не нужны, Ленин, призывающий к строительству коммунизма, тоже. Самые предприимчивые выползут на Арбат и начнут по-всякому приспосабливаться в жизни. Членство в Союзе художников перестанет быть нужным и значимым.

Сейчас же за желанную корочку многие готовы перегрызть друг другу глотки. Когда-то давно мой учитель по живописи рассказывал, как ему удалось попасть в этот «узкий круг», не имея никакого блата. Не помню ни начала той истории, ни где он учился, но факт заключался в том, что после распределения молодого специалиста отправили работать туда, где живут олени и оленеводы. Мой преподаватель дураком не был и быстро смекнул, как это себе на пользу повернуть. Хоп! И уже готов портрет знатного оленевода, а следом матери того оленевода и девочки-пионерки крайнего Севера. Картины были выставлены на региональной выставке и из-за отсутствия конкуренции получили нужные отзывы, а автор – звание члена Союза, что в будущем дало ему много привилегий.

Да, Хрущёв громко заявил, что меня нужно принять в Союз, но как отреагируют ответственные за это люди? Послушаются или спустят на тормозах?

Весь день на занятиях моя группа обсуждала, как бы Сашка, то есть я, эту обнаженную натуру мог повернуть при условии, если бы преподаватели такое позволили. Задолбали шутками! Даже преподаватель не выдержал и не на мою защиту встал, а поинтересовался мнение.

— А что, со времён Тициана, что-то принципиально изменилось? — огрызнулся я, понимая, что в большей степени мне завидуют.

Я начал с ними учиться в возрасте восьми лет и уже достиг чего-то. Раньше меня воспринимали как интересного кадра, и неожиданно всё изменилось. Обо мне пишут в газетах, а они по-прежнему неизвестные студенты института.

На самом деле хвалебных статей, после самой первой в «Известиях», не было. Похоже, мне не простили того, что я выступил в защиту студийцев. Клеймение учеников Белютина в газетах продолжалось. Заодно и мне перепало от «Вечерней Москвы». «Вы же не требуете смысла от ковра, висящего на стене?» называлась статья. Весь смысл моей фразы переврали. Из статьи получалось, что это вовсе не я говорил. И вообще, зачем советским людям живопись, которая по смыслу не отличается от ковра на стене? Родители ничего не поняли. Не зная всей подоплёки, не видя картин, трудно составить собственное мнение. По большому счёту, мне от этого было ни холодно, ни жарко.

В пятницу, после занятий в институте, мы с Алексеем куда-то заехали. Поднялись на второй этаж к секретарю. Дама бальзаковского возраста оторвалась от работы с печатной машинкой, потребовала у Алексея документы, удостоверяющие личность, а после извлекла из шкафа папку. Отсоединив несколько листков из скоросшивателя, она протянула их мне.

— Здесь распишись и здесь. Тут поставь подпись, что с решением комиссии ознакомлен.

Вообще-то я ни с чем не был ознакомлен, но тычок в спину от комитетчика отменил все вопросы.

Дама папку убрала, выдвинула ящик своего стола и выдала мне книжечку, а напоследок значок «30 лет МОСХ». Заглянув в книжку, я наконец сообразил, что стал членом Союза художников РСФСР! И где бурные, продолжительные аплодисменты, поздравительная речь первого секретаря? Оно понятно, что сверху спустили указание и его выполнили, но хотелось какого-то торжества. Лимонада хотя бы, если до шампанского не дорос.

Спасибо, хоть Алексей светился радостной улыбкой. А я ведь не верил, что всё так гладко пройдёт. Мало ли чего Хрущёв сказал? Могли тормознуть. И что мне теперь делать? Все планы наперекосяк. Зачем мне художественный институт, при условии, что я уже, с точки зрения студентов, достиг всех высот? Так, в раздумьях о своём будущем, я пришёл домой. Про корочку от Союза художников как-то позабыл, а на следующий день мне не до того стало.

После уроков меня разбирали на совете отряда. Заявление о недостойном поведении пионера Увахина поступило от Скворцовой, но наверняка с подачи взрослых. Класс в полном составе собрался в классной комнате на небывалое зрелище — Увахина обсуждают. Это был какой-то сюрр — Светка за первой партой с покрасневшими глазами, Мишка, бледный до синевы, я, стоящий у доски, и раскрасневшаяся от эмоций Леночка Скворцова.

— Нам стало известно, что наш товарищ, Саша Увахин, повёл себя недостойным образом! — с ходу заявила Скворцова, а наша классная кивнула одобрительно, поощряя её. — Саша, ты признаёшь это?

— Что именно? — захотелось узнать весь список моих прегрешений.

В этот момент дверь кабинета открылась и зашла директриса. Показав всем жестом, что не стоит вскакивать, она пристроилась за ближайшей к двери партой.