тарелку и решительно отправился к рукомойнику мыться. Мать часто с удивлением замечала, что ребенок рос совсем непохожим на отца. Слово у него никогда не расходилось с делом. Укутав его как можно теплей, она повязалась платком, накинула драную шубенку и пошла с ним в церковь. Народу уже было так много, что они с трудом пробрались к алтарю. Отец Матфей ласково встретил Сеню.

— Устанешь, Сеня, заснешь, пойди домой! — уговаривал он своего любимца.

— Нет, батюшка, нет, разрешите мне быть с вами! — со слезами просил Сеня.

— Хорошо, оставайся! Помогай!

Началась дивная рождественская служба — великое повечерие, утреня, а за ней и литургия. Во многих местах на Руси литургию служили ночью, и сразу же после нее батюшки шли по домам с крестом, а молодежь ходила со звездой славить Иисуса Христа. Закончилась служба. Сеня все время находился, как во сне. Он молился, чтобы Господь помог ему «наславить» побольше денег и помочь матери. Его мысли были всецело заняты тропарем. Он верил, что как только он запоет «Солнце Правды», то Христос сделает все, что мысленно просит у Него Сеня.

Отец Матфей оделся, взял крест, поверх шубы надел епитрахиль и сказал псаломщику:

— Иван Дмитриевич, пойдем! Что, Сеня, устал? — обратился он к мальчику.

— Нет, батюшка, возьмите меня с собой! — взмолился Сеня.

— Ладно, идем! — улыбнулся батюшка.

Они вышли из церкви, ночь была морозная, тихая; звезды, как яркие бриллианты, переливались на небе. Батюшка быстро пошел налево от церкви и остановился около одного дома. Иван Дмитриевич и Сеня едва поспевали за ним.

— Почему вы не к старосте сначала? — спросил псаломщик.

— К нему потом! — ответил отец Матфей, поднимаясь на крыльцо.

Сеня сразу узнал дом дедушки. Так много горького, печального рассказывала ему мать об этом доме, что он в ужасе остановился.

— Иди, Сеня, иди, не останавливайся! — обернулся к нему отец Матфей.

Сеня поднялся на ступеньки, и все трое вошли в избу. Их сразу обдало теплом. Пахло пирогами и жареным мясом. Вокруг все блестело. Стряпуха возилась около печки.

— Проходите, батюшка, в горницу, — пригласила она.

Они сразу прошли в передний угол, где были иконы и горела большая лампада. Батюшка начал служить, а Сеня не мог оторвать глаз от дивного образа Спасителя, который был украшен драгоценными камнями. Его лик был прекрасен и излучал теплоту. Батюшка обернулся к Сене и сказал:

— Сеня, пропой тропарь, поздравь дедушку с бабушкой…

Мальчик как будто очнулся, его охватило необычайное волнение, и он запел тоненьким, нежным голоском:

— Рождество Твое, Христе Боже наш…

Вдруг он всхлипнул.

— Ты что, Сенюшка, забыл? — спросил отец Матфей. — Ну ничего, хозяева не осудят…

И, повернувшись к хозяевам, отец Матфей остановился. Пелагея Федоровна стояла сзади и рыдала, уткнувшись в платок. Сам Архип Иванович смахнул слезу со щеки.

— Простите, батюшка, — произнесла Пелагея Федоровна, — вспомнили Сенюшку. Он так же, бывало, начнет славить, станет перед иконой, все смотрит на образ, дойдет до этих слов и остановится…

Архип Иванович овладел собой и пригласил всех к столу. Сел Сеня на краешек стула, и стало ему стыдно, что он забыл слова, и страшно. Вдруг Пелагея Федоровна не вытерпела, быстро подошла к Сене и погладила его по голове. Он поднял на нее глаза. Руки и ноги затряслись у бедной женщины — на нее смотрел ее любимый сын, когда ему было столько же лет. В волнении она обняла Сеню и прижала к себе. Исстрадавшееся по любви сердце наконец нашло себе утешение. Она покрывала его лицо поцелуями, а слезы текли у нее из глаз. В комнате стало тихо. Наконец Архип Иванович поднялся и сказал:

— Жена, будет тебе! Раздень внука да покорми его! — и, чтобы скрыть свою радость и волнение, он сказал: — Ишь ты, какой большой! А глаза-то Семена!

Сеня вдруг осмелел и сказал:

— А я маме на валенки наславлю!

Опустила руки Пелагея Федоровна, отошел и Архип Иванович при упоминании о Фросе, но через некоторое время Архип Иванович спросил:

— А разве у нее нет валенок?

— Есть, да плохие, а ноги болят, распухают, ей трудно ходить.

Опять замолчали. Наконец Архип Иванович спросил:

— Сеня, а ты бы остался у нас жить?

— Остался бы, только с мамой, — ответил Сеня.

Пелагея Федоровна села на стул и посадила Сеню на колени. Казалось, она теперь ни за что не хотела расстаться с ним.

— Так что же ты молчишь, мать? — обратился Архип Иванович к жене.

— Да и говорить нечего, пошли Василия за Фросей, пусть привезет ее, да тулуп не забудь положить, а то на дворе мороз, — ответила Пелагея Федоровна.

Сеня почувствовал ласку и, пригревшись на коленях у бабушки, стал засыпать. Пелагея Федоровна бережно взяла его на руки и не отрываясь смотрела на дорогие черты. Батюшка сказал:

— Господь Иисус Христос Сам просветил нас, грешных, в этот миг.

Извозчик

Весна в тот год наступила рано. Шла первая половина поста, а санный путь уже испортился. Старый извозчик Яков выехал в последний раз на санях. Около банка его остановил солидный купец. Они поехали. Дорога была раскисшая, лошаденка Якова устала и тащилась черепашьим шагом.

Купец разговорился:

— Что, брат, отъездил, должно быть, на саночках-то?

— Да, какие теперь саночки! Уже весна наступила!

Седок спросил его и про деревню, и про семью, и про заработки. Скоро они доехали до дома. Купец дал старику на чай, и довольный Яков поехал домой.

Дома купец поговорил с женой, напился чаю, и когда стал переодеваться, увидел, что у него пропал бумажник, а в нем было несколько тысяч, полученных в банке… Где он мог его потерять? Тут он вспомнил, что когда ехал в санях, вытаскивал бумажник… Значит, он сунул бумажник мимо кармана, и он должен быть в санях извозчика. Но где искать его, что делать? Дать объявление с обещанием большой награды? Но кто же настолько глуп, что принесет бумажник, в котором находится несколько тысяч? А если заявить в полицию? Пойдут вопросы: где утеряны, когда? Не врет ли он, чтобы устроить какую-либо уловку? Купец был человек неглупый. Он подумал и решил махнуть рукой на это дело. А так как он был очень богат и эти несколько тысяч не могли отразиться на его делах,