Незаметно пролетело время, опять наступила зима. Яков стал запрягать свою лошадку в сани и на полу нашел бумажник. Когда он его открыл, то обнаружил там много денег. Яков остолбенел, но не от радости. Он подумал: «Кто мог оставить такие большие деньги и что перенес человек за это время? Может быть, вез кому-то, несчастный, чужие деньги, потерял, ему не поверили, обвинили, и он теперь невинно страдает? А может быть…» Но тут Яков отчетливо вспомнил свою последнюю поездку на санях с купцом из банка. Вспомнил он и дом, куда привез тогда купца. И он стал весело запрягать лошадку в сани.

Купец собирался в город, когда горничная доложила, что его спрашивает какой-то извозчик.

— Что ты мелешь? Какой извозчик?

— Не знаю, его Никита привел. Он подъехал к воротам, позвонил и спросил вас! Мне, говорит, твоего барина увидеть нужно, у меня дело к нему есть!

«Что за чудо?» — подумал купец и пошел в кухню. Навстречу ему поднялся старик.

— Вы не теряли деньги? — спросил он.

Купец сначала не понял.

— Не теряли ли вы деньги? — повторил извозчик.

Тут купец пришел в себя:

— Потерял прошлым постом, да сколько времени прошло, кто их вернет теперь?!

— А это не ваше? — спросил извозчик, вытаскивая бумажник из-за пазухи.

Купец развернул его и не поверил своим глазам: все деньги и документы в целости…

— Где же ты нашел его? — спросил он.

Извозчик рассказал ему все без утайки.

— Вот что, братец, ты должен получить третью часть этих денег, и я тебе их сейчас отдам! — сказал купец.

— Да разве я привез вам деньги, чтобы получить награду? — удивился извозчик.

Купец настаивал, чтобы извозчик взял хотя бы пятьсот рублей, хоть триста рублей, хоть сто. Извозчик отказывался.

— Вот что, — сказал он наконец, — пожалуйте мне три рублика на чай, а я за вас Богу помолюсь!

Сельский сход

После литургии священник собрал крестьян около церкви и стал их уговаривать отвести землю под училище. Долго и убедительно говорил батюшка, внушая мужичкам, что их ребятишки, научившись грамоте, будут читать Слово Божие.

Молча выслушали мужички священника.

— Православные, теперь обсудите все, что я вам сказал, и скажите мне ваше решение.

После этого батюшка удалился. Первым высказался Пахом:

— Зачем нам школа? Жили без всяких затей, не хуже других! Спросите стариков, у них школ не было!

— Разумеется, ни к чему… Пахом Савельевич правду говорит! Землю отдай, приплати учителю, сторожа найми!

— Слышал я все, только нехорошо нам идти против батюшки, — сказал местный кузнец, — да, для школы придется потратиться, но ведь это необходимо! И школа нам нужна: без грамоты как без рук!

Другие стали с ним горячо спорить…

Грустный стоял у своего дома священник. Разбились все его мечты… Вдруг к его дому подъехала коляска, и из нее вышел бравый офицер. Вежливо поклонившись, он спросил, где ему найти избу Пахома Савельевича.

— Позвольте узнать, — спросил батюшка, — зачем вы его разыскиваете?

— По личному делу, — ответил офицер.

Батюшка задумался.

— Сегодня я бы не советовал его искать, слышите, какой разгул идет в деревне?..

— Что же мне делать?

— Переночуйте, если хотите, у меня, — пригласил его батюшка, — а завтра пораньше я пошлю за ним.

Офицер охотно согласился. За самоваром приезжий рассказал следующее:

— Меня взяли в семью Пахома Савельевича из детского дома. Признаться, мои детские годы были тяжелыми. В чужой семье приходилось и голодать, и терпеть побои… Своим детям ласка, а мне — упрек. Да вы сами понимаете! Когда мне исполнилось десять лет, моя судьба круто изменилась. Как-то я принес помещице, покойной Анне Ивановне Погорельской, блюдо с набранной в лесу земляникой. Барыня сама вышла ко мне, взяла у меня ягоды, дала мне гривенник, а потом разговорилась со мной. А через неделю она позвала меня к себе и спросила, не хочу ли я учиться в Москве. Не помню хорошенько, что я ей ответил, только осенью меня взяли из семьи, в которой я вырос, и определили в кадетский корпус. Анна Ивановна внесла плату за все время моего учения. Разумеется, я всю жизнь не забуду ее благодеяния. Учился я отлично, вел себя примерно и успешно окончил курс. Вскоре меня произвели в офицеры.

— Вы, как видно, участвовали и в последней войне за освобождение славян?

— Как же, и переправа через Дунай совершилась на моих глазах, и под Плевной ходил в атаки, и через Балканы переходил. Побывал я и в Константинополе… Потом пришлось года четыре прослужить в Польше. Наконец захотелось побывать на родине, повидаться с родными! Хоть они мне и не родные и много пришлось потерпеть в детстве, однако они были мне вместо отца и матери, растили меня… Может быть, они нуждаются… Скажите, пожалуйста, все ли живы и здоровы?

— Старики-то уже умерли, а братья женились, живут со своими семьями. К сожалению, не могу сказать вам ничего хорошего о них.

Офицер задумался, а батюшка продолжал:

— Давно, когда я только приехал сюда, мечтал о школе. Вы ведь знаете, конечно, в каком невежестве живет наш народ. Нет, думаю, без школы ничего не поделаешь… Начал я хлопотать, все уладил, нашлись благодетели для доброго дела. Сегодня собрал своих прихожан, долго говорил с ними о пользе науки и просил их отвести землю около храма под школу… Что же вы думаете? Они отказались от всякого содействия! И кто же первый восстал против школы? Пахом Савельевич с братом!

— Хорошо, батюшка… Я очень рад, что мне удалось поговорить с вами. Прошу вас утром опять всех собрать у храма!

На другой день собрался сход. Батюшка с офицером вышли к мужикам.

— Что, православные, что вы решили вчера насчет школы?

Стоят мужики, ничего не говорят, с ноги на ногу переминаются. Вышел Пахом и заявил:

— Мы решили отдать землю Прохору Андреевичу под трактир, за триста рублей в год!

— Вы неразумно поступили! — заметил офицер. — Школа — это хорошее дело, православные. Сами знаете: ученье — свет, а неученье — тьма! Подумайте, братцы…

— Ты хотя и царский слуга, а это дело тебя не касается!