На следующий день я лежал в куполе, а Хлюст втирал в мои суставы какую-то желтую мазь.

– Больно? Ничего, терпи. Коленки – это, мой друг, не шутка, помял хрящи – и готов инвалид. А ну-ка попробуй согнуть… Нет? Тогда не надо, тогда лежи так… Сегодня поваляешься, я тебе мазь оставлю, будешь смазывать через каждые полчаса, а завтра встанешь. Первый день, конечно, поработаешь вполсилы, а там посмотрим…

– Мне нельзя вполсилы, – морщась, возразил я, – и до завтра тянуть нельзя. Надо сегодня…

– Это почему? – с удивлением спросил Хлюст.

Вопрос вывел меня из себя.

– Жрать, пить и дышать не дадут, вот почему! Я каторжник!

Хлюст прищурился:

– Кто это тебе не даст? Мы, что ли, тебе не дадим? Заменишь нам Витька, мы его эвакуировали. Он сейчас, наверное, уже на «Грифе». Плох, но выживет. А ты, парень, ничо! Почти километр Витька на себе пер, а главное, вовремя отрубился, у самого края трещины, там мы вас обоих и нашли. Ничего уже не соображал, да? Еще бы шажок – и сам понимаешь… дна у той трещины никто не разглядел. В общем, так: со вчерашнего дня ты в нашей бригаде, так решило большинство. С твоей стороны возражений нет?

– На кой я вам? – вырвалось у меня.

– А уж это нам решать, – твердо возразил Хлюст, – мы и решили. Двенадцать «за» при одном воздержавшемся. Я спрашиваю: ты не против?

– Нет. Только вам этого не позволят.

– Кто нам не позволит? – усмехнулся Хлюст. – А? Мне просто очень интересно: кто может нам здесь что-либо не позволить? Это их планета? Платина – их, а планета – наша, что хотим, то и делаем. Пока мы здесь, ты с нами, и свое слово за тебя мы кому надо скажем. Собственно, уже сказали, но не грех и повторить…

– Спасибо, – сказал я. – Не забуду.

– А и забудешь, так не беда, – нелюбезно проворчал Хлюст и полез в скафандр. – О себе мы тоже не забываем. Мы ведь на сдельщине, нам процент идет, а тебе шиш. Нам тебя взять – прямая выгода… Выпить капельку хочешь? Могу налить двадцать граммов. Нет? Ну, лежи, поправляйся. – Он надел шлем и загремел запорами тамбура.

В его словах была правда. Но было и вранье, я знал это точно. Отчего же Хлюст сразу не взял меня в бригаду, если бригаде от того одна выгода? Почему взял теперь? Ну то-то.

Не было такой мышцы, которая у меня не болела бы. Встану завтра? Ой, вряд ли.

Я ощупал живот. Никакой свежей грыжи не прощупывалось, и на том спасибо. А боль в мышцах и суставах… боль пройдет. Надо только не шевелиться. Погружаясь в сладкую дрему, я еще успел подумать о том, что, кажется, сдал какой-то важный экзамен, сам того не заметив, – но мысль была мимолетная и не вела ни к какой практической пользе.

На следующий день, вопреки своим собственным словам, Хлюст велел мне остаться в куполе за дежурного, и у меня хватило ума не возражать. Двигался я все еще плохо, и коленные суставы побаливали, несмотря на мазь. Отдых оказался кстати, хотя в строгом смысле отдыхом не являлся. Я прибрался в куполе и к закату сервировал стол, то есть разложил по лежанкам тюбики и баночки из усиленного космического рациона, в котором, как говаривала моя «мама», калории и витамины так и кишат. Словом, комбикорм. Обеда у старателей не было, да и какой обед при пятнадцатичасовых сутках? Зачем он?

День прошел, и потянулись уже совсем другие дни, адски тяжелые, но наполненные хоть каким-то подобием смысла. Я по-прежнему собирал металл, но таскал его уже не к Кошачьему Лазу, а сносил, как все, к тележке. Иногда мне выпадало работать откатчиком, то есть ломовой лошадью в упряжке. О плане побега я не забыл и даже дополнил его кое-какими деталями, но теперь у меня просто не было времени, да и сил тоже. Лаз открывался ночью, когда я дрых без задних ног. И никто не мог дать мне гарантию, что мой ночной выход из купола остался бы незамеченным. Оставалось ждать.

Однажды после ужина Хлюст подсел к моей койке. Почти все, поев и из последних сил проделав над скафандрами обязательные профилактические процедуры, уже спали, извергая вперемежку с храпом тяжелые стоны. Едва слышно гудела система воздухоочистки, тщетно пытаясь бороться с кисло-пряной вонью немытых тел. «Не курорт», – вспомнил я слова Стерляжего. Смешно. Что он знает о не-курортах?

Один Хлюст чувствовал себя здесь, как рыба в воде. И сидел он не на заду, а на корточках – это после рабочей смены!

– Я не хотел спрашивать, – сказал он. – Строго говоря, это не мое дело. Мне просто любопытно, а вообще-то ты можешь не отвечать. За что тебя наказали?

– Шпионаж и диверсия, – ответил я, решив, что скрывать истину не имеет смысла. К тому же Хлюст мог просто-напросто врать о своей неосведомленности и испытывать меня.

– Ну и ну, – только и сказал он и полез пятерней в затылок. – Не сочиняешь?

– Нет.

Хлюст долго чесал в затылке, морщился и крякал. Потом спросил:

– А зачем?

– Тебе не понять.

– Это уж точно. Мне просто интересно: кто тебе мог посулить бо?льшую выгоду, чем ты мог получить в Корпорации?

– По-твоему, все измеряется личной выгодой? – парировал я.

– А как же! – Хлюст даже привстал. – Именно выгодой и именно личной. Кто сказал, что выгода обязательно должна быть материальной? Деньги – частный случай… Войны выигрываются только тогда, когда каждый солдат видит личную выгоду в уничтожении противника. Отстоять свой дом – чем не выгода? Террорист-камикадзе, и тот идет на смерть из личной выгоды – ну понимает он ее так, что взять с недоумка. Гурии райские ему под анашой мерещатся. А слава, уважение, право заниматься любимым делом, возможность пощекотать себе нервы, простое удовлетворение любопытства – не личная выгода? Кому что нравится. Для кого-то выгода – услышать приказ и испытать священный восторг. А для кого-то наедаться досыта хотя бы через день, иметь фанерную хибару и наплодить кучу золотушных детей – такая личная выгода, что он за нее кому угодно башку открутит. Вот мне и любопытно: какая твоя выгода?

– Да в общем-то никакой… – неохотно признал я, подумав. – Так, ерунда всякая, возня мышиная…

– Ну и дурак, – безжалостно констатировал Хлюст.

– Сам не лучше, раз с дураком разговариваешь, – огрызнулся я. – Получишь по уху – себя вини, какой с дурака спрос? Отстань, я спать хочу…

Больше мы к этой теме не возвращались.

Геология никогда не входила в круг моих интересов. Теперь Хлюст учил меня азам:

– На планете нет свободного кислорода, так? Значит, нечему окислять металлы, которые почему-либо оказались на поверхности… Погоди, не перебивай. Я без тебя знаю, что в вулканических газах есть кислоты и ангидриды. И все-таки любой кусок самородного серебра, меди, висмута или сурьмы очень долго лежит здесь неокисленным. Кроме того, тут полно сульфидов и теллуридов, многие из которых имеют металлический блеск…

Не забираясь глубоко в научные дебри, он учил меня главному: выбраковывать ненужные самородки с первого взгляда, не нагибаясь и не присаживаясь на корточки, чтобы рассмотреть их подробно. Не скрыл он и того, что сам иногда делает ошибки, правда, раз в пятьдесят реже, чем новички вроде меня.