сложно тащить собственную, единственную и относительно несложную жизнь, она представить не может, какие усилия нужны, чтобы быть двумя женщинами сразу.

Клементс знает, что также ощущает что-то смутно неприятное по отношению к этой женщине. В отличие от мужчин-полицейских, это не осуждение, а чувство, которого она пытается избегать – зависть. Не полноценное, всеобъемлющее, зеленоглазое чудовище, но что-то схожее с ощущением, возникающим при виде фотографии знаменитости в журнале, у которой идеальная жизнь и идеальная фигура, парочка идеальных детей. И в таких случаях детектив спрашивала себя – почему. Почему эта женщина? Почему не я нежусь у бассейна…

Но потом детектив-констебль Клементс напоминает себе, что жизнь Кэйли Гиллингэм не идеальна.

Она могла бы таковой быть, если бы она от нее не сбежала. Или, хуже того, ее не забрали.

Клементс звонит двум из трех сводных братьев Кэйли (она еще не смогла связаться с третьим, он в отпуске в Малайзии). Им особо нечего добавить. Они не видели Ли с тех пор, как отец оставил ей бóльшую часть своего состояния, они уверяют, что свяжутся с участком, если она даст о себе знать. Они кажутся отстраненными, равнодушными. Детектив опять сомневается, что члены этой семьи предоставили бы Кэйли убежище, если бы она в нем нуждалась.

Она звонит на несколько последних набранных номеров с обоих телефонов женщины. Последние звонки Ли включали в себя разговор со школьным секретарем, когда она просила порыться в коробке с утерянными вещами, чтобы поискать пропавшее школьное пальто Себа, она также звонила стоматологу, чтобы договориться о плановых осмотрах обоим мальчикам. Они были назначены на следующую неделю. Кэй звонила своему парикмахеру и записалась на стрижку, но так и не явилась.

– Это необычно? – спрашивает Клементс женщину, ответившую на звонок.

– Да, не помню, чтобы она раньше пропускала запись. Она очень милая, дает хорошие чаевые. Она в порядке? Надеюсь, да.

– Скорее всего. Когда она звонила вам, она вела себя как обычно?

– Да. Совершенно.

Все, с кем говорит детектив, соглашаются, что ни одна из версий Кэйли Гиллингэм не проявляла очевидных признаков стресса, ничего необычного.

Наконец, как раз перед семью вечера Клементс звонит ее лучшей подруге, Фиона Филлипсон – по пятницам она заканчивает наводить справки в семь вечера. Она планирует остаться в участке еще несколько часов, заказать еду, ей не к чему спешить домой, потому что она сейчас не остановилась на середине сезона какого-то сериала, но она не любит звонить людям слишком поздно по пятницам, ведь у других людей есть своя жизнь.

– Вы не замечали изменений в ее поведении? – спрашивает Клементс. Свидетельство Фионы – ключевое, так как она видела Кэйли последней.

– Нет, никаких, но ведь мы уже установиили, что она отлично скрывает эмоции, – резко говорит Фиона, неспособная скрыть злость. – Кто знает, что она себе думала. – Клементс понимает, Фиона обижена. Она считала, что они близки. Лучшие подруги. Все друзья и родственники Кэйли в шоке, осознают, что не знали ее, никто ее не знал. Они, естественно, в ярости. Клементс просто грустно. По ее опыту, те, кого не знают, ранимее всех. И опаснее.

– Ли очень занятая женщина – знаете, никогда не стоит на месте дольше пяти, двух минут, всегда носится, куда-то нужно идти, с кем-то встретиться, что-то сделать, – сообщает Фиона. – Это всегда заставляло остальных чувствовать себя отстающими.

– Это может быть хорошей вещью, – говорит Клементс.

– Да, конечно, может, – отзывается Фиона, будто защищаясь. Детектив узнает этот тон, сочувствует ему. Одинокая женщина, уставшая оправдывать свои решения. Свою участь.

– Полагаю, ее это в конце концов достало. Обман и все остальное. Годы этого, по вашим словам. Может, она просто не могла больше с этим справляться, – бормочет Фиона.

– Значит, вы думаете, что она убежала?

Фиона замолкает. Клементс жалеет, что не ведет этот разговор лицом к лицу. Она хорошо считывает людей и знает, что зачастую многое остается недосказанным.

– Я не знаю. Это один из вариантов, не так ли? Возможно, лучший из всех. – Ее голос надламливается. Значит, она не просто злится, но и беспокоится за подругу? Полицейские, к несчастью, привыкли получать проявления человеческого беспокойства в виде агрессии. Ее не удивляет, когда Фиона бросает разгоряченный вызов: – Разве это не ваша работа, строить обоснованные предположения?

– Наша работа – узнать все, что можем. – Фиона вздыхает. Не совсем ясно, это вздох раздражения, злости или печали. – Есть что-то, что вам кажется значимым? Что угодно, что поможет нам понять ее состояние на то время?

– Она была в депрессии.

– Вы уверены?

– Нет, не уверена. Может, вам стоит поговорить с ее доктором. Думаю, она в какой-то момент принимала таблетки. – Фиона признает это нерешительно, понимая, что предает подругу, не желая изобразить ее в дурном свете. Клементс не осуждает, половина ее знакомых принимают антидепрессанты, закидываются ими, как витаминами, но если Кэйли была в депрессии и принимала таблетки, ее нужно классифицировать как уязвимого человека и тогда, возможно, дело о ее исчезновении станет более неотложным.

– Это полезная информация, я так и сделаю.

– Я помню, как она однажды говорила, что больше ни в чем не видит радости. Что она слепа к ней.

Клементс не знает, как задать вопрос, но и не представляет, как может его избежать. Время на исходе. Локдаун может начаться с понедельника. Могут появиться другие, более приоритетные дела. Это пугающая мысль, но локдаун может привести к увеличению домашнего насилия. Она не сможет сфокусироваться исключительно на этом деле, когда объявят карантин. Не без тела. Но и не хочет обнаружить тело.

– Думаете, она могла покончить с собой? – спрашивает Клементс. Она пытается говорить нейтральным тоном. Любой намек на сочувствие, эмпатию, шок или осуждение, может повлиять на ответ. Она хочет знать, что думает ее лучшая подруга.

– Не хочу об этом думать, но это возможно и, может…

– Может, что?

– Ну, может, это лучший вариант. Чем если кто-то ее схватил. Если кто-то ей навредил.

25

Кэйли

Четверг, 19-е марта

Я просыпаюсь, потому что ощущаю движение. Нехватка еды сделала меня медленной, и мне удается полностью прийти в сознание только когда я слышу захлопнувшуюся за ним дверь. Возможность определить, который из мужей сделал это со мной, утрачена. В одно мгновение я уверена, что это Марк, обвиняющий меня в безразличии к мальчикам. А в другое я думаю, что это Даан винит меня, что я беспокоюсь только о себе. Я не знаю. Я не могу концентрироваться достаточно долго, чтобы нормально обдумать теорию. Я такая голодная. Такая напуганная. Я вижу еще один поднос с едой и водой. Тяну свой джемпер вниз. Пытаюсь прикрыться. Я не скромничаю, в этом нет смысла – оба мужчины наслаждались этими частями моего тела много раз, и к тому же я теперь одна в комнате, но моя обнаженность