— Федька, рюкзак передай, — попросил я Говоруна, свесившись в люк.

Получив искомое, я положил видавший виды «РД»[71]перед собой и водрузил на него ствол своей винтовки.

— Илюха, с музыкой или без? — неожиданно спросил Федор.

Бросив взгляд в дальний конец поля, где подходящих бредунов уже можно было ясно разглядеть невооруженным взглядом, я задумался буквально на секунду:

— А давай, с музычкой, один черт, веселее будет!

Словно в подтверждение моих слов голос Верстакова в наушнике скомандовал:

— Полсотни седьмой и полсотни восьмой, здесь Второй! Отходите, прикроем!

Выставив барабанчик «хенсольта» на четыреста метров, я приник к окуляру, а прямо подо мной после начальных веселых рок-н-ролльных аккордов голос незнакомого певца запел:

Я когда-то был псом и на волка похож не слишком,

Но нарушил собачий закон, и теперь мне крышка.

Выстрел! — и вылезший из оплывшей канавы на обваловку аэродрома бредун, размахивавший укороченным «калашом», вздрогнул, сложился пополам и сполз обратно.

Мутный свет облаков, злое солнце над лесом встало,

И теперь я среди волков, я один из стаи.

Винтовка снова толкает меня в плечо, и дядька в смешной войлочной шляпе, похожей на ведерко, самозабвенно паливший в нашу сторону из автомата, оседает на землю.

Эх, подстрелят меня, да потащат по снегу волоком,

Но до этого дня я побуду немного волком.

Волна бандитов выхлестнула из кустов, но серия из пяти осколочных гранат остановила их порыв.

Это вы научили меня выживать,

Гнать лося по лесам, голосить на луну,

И теперь, когда некуда дальше бежать,

Я вам объявляю войну.

За этот куплет я успел расстрелять весь магазин. Времени выбирать уже не было. И я просто стрелял по каждому, кто попадал в прицел.

Я когда-то был псом благородным, с гербом на флаге,

Но собачий закон охраняют всегда дворняги.

И теперь я в бегах, в пене, в мыле, в крови, в азарте,

Волчий бог в облаках намечает мой путь по карте.

Очередная очередь АГСа прижимает противника к земле, а я, меняя магазин, оборачиваюсь и понимаю, что с другой стороны тоже идет бой — то тут, то там в окнах и проломах стен строений мелькают вспышки выстрелов.

Ну, а мне бы волчат, да забиться в нору, где сухо,

Только от палача перегаром несло да луком.

Некоторые из нападавших уже прорвались вперед, и я меняю установку прицела на «двести».

Это вы научили меня выживать,

Гнать лося по лесам, голосить на луну.

Пятью выстрелами я кладу двоих молодцев в ярких мотокуртках, что почти отрезали нашим дозорным путь к отступлению. Тот, что был в желтой куртке, получил пулю между лопаток, а его напарнику выстрелом раскололо черно-красный шлем.

И теперь, когда некуда дальше бежать,

Я вам объявляю войну.

«Что-то давно АГС не стрелял!» — мелькает заполошная мысль, но оборачиваться времени нет — надо стрелять.

Эх, подстрелят меня, да потащат по снегу волоком,

Но до этого дня я побуду немного волком.

«Вроде меньше их стало? Ан нет! Вон, по канавке десяток пробирается…»

Выстрел! — шедший первым невысокий бредун в относительно новом и чистом армейском «комке» будто споткнулся, упав ничком в рыжую глину. На лице следующего — долговязого молодого парня с мосинским карабином в руках застыло удивленное выражение. Выстрел! — и прижав карабин к простреленной груди, долговязый исчезает из виду.

Меня не страшит, что однажды весной

Я услышу в степи вертолет надо мной,

Полыхнет из винта или из калаша,

И отправится в рай моя волчья душа.[72]

«Вот и второй магазин закончился, а они все лезут… — кто-то тянет меня за ногу. — Сейчас я тебе…»

Это один из южан, рот открывает, а из-за музыки ничего не слышно.

Это вы научили меня… —

песня оборвалась на полуслове.

— Второй велел передать, что они нашу местную сеть помехами задавили! — немолодой уже прапорщик надсадно кричит. — Связь с летунами есть! Подлетное время — две минуты! Второй просит вас укрыться за броней! — На соседнем «тигре» наконец ожил-затявкал гранатомет, останавливая очередную попытку бредунов прорваться к машинам. Воспользовавшись передышкой, я скатываюсь по крыше. Прапорщик же, широко размахнувшись, кидает уже начавшую истекать красным дымом шашку точно в центр группы наших машин и, пригнувшись, бросается к нашему «бронекатафалку».

— Гляди, Следопыт! Ваши! — все так же сипло орет мне прямо в ухо южанин и тычет рукой куда-то на юго-восток.

Над кромкой далекого леса, блестя в первых лучах еще скрытого от нас солнца лопастями, хищно наклонив лобастые морды к земле, высоко — метрах в пятистах от земли несется пара «двадцать четвертых».

С боковых пилонов срываются дымные стрелы НУРСов.[73]

— Внутрь! — не знаю, что у них там загружено, но под свои же осколки попадать очень не хочется.

* * *

Вертолетный аэродром Малино. 59 километров от Города. 7.19.

После триумфального выступления наших вертолетчиков надобность в поспешном оставлении здешних краев как бы и отпала, но приказ есть приказ, а потому все суетятся, как подорванные.

«Ишь, как вставило! — я улыбнулся, увидев, что Тушканчик тащит очередную охапку трофейных стволов к нашей машине. — Зуб даю — самые редкие и дорогие отобрал! В предыдущей партии он притащил даже один „Галил“[74]и неизвестно как оказавшуюся в наших краях шведскую штурмовую Ak5.[75]Хотя почему это неизвестно — вполне себе известно. Среди немногих уцелевших после побоища пленных парочка упомянула про фантастическую по размеру награду за мою голову, обещанную им неким Дубом. Тушканчик даже пошутил: „Знал бы, что за тебя столько дают, — сам бы отволок! Ну да не судьба…“ — и теперь пытается добрать трофеями. Надо бы его остановить, а то пилот „коровы“ уже крайне неодобрительно поглядывает в нашу сторону… Нам еще повезло, что второй „тигр“ мы по договоренности с Трезубцем здесь оставляем. Как средство усиления, а то бы летун точно истерику устроил».