В институтской библиотеке было пусто. Оно и понятно, одно из непреложных студенческих правил гласит, что в день сданного экзамена каждый уважающий себя учащийся просто обязан расслабиться, независимо от того, какой балл ему выставлен, хотя бы даже и неудовлетворительный. Несмотря на то что половина дня оставалась свободной, строгие студенческие порядки предписывали только спать, гулять и безобразничать, ни в коем случае не хватаясь за учебник, иначе все следующие экзамены пойдут наперекосяк.

Откуда взялся этот неписаный кодекс – неясно, но в такие дни время, ценившееся в сессию буквально на вес золота, транжирилось с небывалой щедростью, и веселые студенческие компании можно было встретить повсюду: в кабаках и парках, в кинотеатрах и скверах, – везде, только не в читальных залах. И пусть лучше на подготовку к очередному экзамену не хватит ровно половины дня, но заниматься в день сдачи – дело немыслимое, это знал каждый.

Воспользовавшись тем, что в читалке никого не было, Анатолий выбрал уголок подальше и сел, уютно устроившись за громоздким стеллажом с книгами, закрывающим обзор, но и не позволяющим посторонним любопытничать. Отрешившись от внешнего мира, он ушел с головой в работу, забыв о времени и растворившись в блаженном мире строк.

Тишина, редкий шелест страниц и полное уединение настолько его поглотили, что он не заметил, как с другой стороны книжного стеллажа появились еще двое читателей, судя по всему так же, как и он, считавших, что они находятся в зале одни. Разложив бумаги на столе, они какое-то время работали молча, но, услышав, что каблучки библиотекаря застучали в направлении двери и затихли, один из них прервал молчание.

– Знаешь, у меня сегодня Толина жена экзамен сдавала, – негромко проговорил он. Вздрогнув от неожиданности, Анатолий замер. По голосу он узнал профессора Станского, который принимал сегодня экзамен в сто восьмой группе, где училась Оксана.

– И что? Как она тебе? – хотя второй голос звучал приглушеннее, Анатолий без труда узнал Игоря Никитина, молодого человека лет тридцати пяти, работающего у них на кафедре недавно, чуть больше года, но подающего большие надежды.

Его Анатолий знал неважно, они как-то не сошлись, и общения не получилось, а вот со Станским он был знаком сто лет и считал его человеком не только справедливым, но и исключительно умным. Первым побуждением Анатолия было обнаружить свое присутствие, выйти к коллегам и присоединиться к общему разговору, но желание услышать о своей жене добрые слова оказалось сильнее. Он напрягся, улыбаясь и заранее предвкушая удовольствие от услышанного. Анатолий усмехнулся, подумав о том, что все мы не без греха и от тщеславия не застрахован никто, и он в том числе, и не такой это страшный недостаток, если он, конечно, не выходит за рамки разумного.

– Знаешь, – голос Станского зазвучал напряженно, – это была картина маслом. Мало того что она явилась последней, она еще и ничего не знала.

– Совсем ничего? – поразился Никитин.

– Абсолютно, в ее голове нет даже тех знаний, крохи которых сеют еще в средней школе. Удивительный экспонат эта Оксана, я бы даже сказал, уникальный. Красива, слов нет, но голова ее пуста и не затронута интеллектом ни на грамм.

При этих словах, произнесенных человеком, в компетенции которого он не сомневался, Анатолию стало плохо. Желание обнаружить себя исчезло само собой, его сменило неодолимое стремление спрятаться так, чтобы его не нашли, или убежать подальше от этого места, но бежать было некуда, так что приходилось сидеть и слушать, моля бога о том, чтобы его присутствие не было раскрыто.

– Я видел ее, она действительно красивая, – согласился Игорь, – только с одной красотой жить не будешь, в голове тоже что-то должно быть, иначе эта самая красота так надоест, что на край света от нее убежать захочется. И как с ней наш Толя живет? Он же мужик умный, и, хотя между нами что-то не складывается, он мне чем-то нравится.

– Я Тольку сто лет знаю, он не без причуд, но парень что надо, – согласился Станский, и Толя представил, как он сейчас кивает головой, а его губы складываются в одобрительную трубочку. И хотя предыдущие слова Станского никак не шли у него из головы, ему было приятно, что такой человек, как Михаил Григорьевич, относится к нему с уважением.

Несмотря на свои пятьдесят, Станский выглядел неплохо: высокий рост скрывал излишнюю полноту, делая его почти атлетически красивым, а полные чувственные губы и большие карие глаза придавали его лицу выражение постоянной восторженности и неотразимой привлекательности. То, что он женат, воспринималось им легко, и никоим образом не омрачало его личную жизнь, вися непреодолимым табу на его совести. Романов у него было достаточно, в том числе и со студентками, но встречался он исключительно с теми, кто этого действительно хотел и шел к нему по собственной воле.

– Знаешь, Игорь, когда мужчине под пятьдесят, порой он совершает странные поступки, результаты которых обнаруживаются много позже и иногда являются необратимыми. Чаще всего после таких чудачеств мужчина жалеет о сделанном, но не всегда это можно исправить. Тебе сложно сейчас меня понять, а вот я понимаю Толика на все сто, – тихо произнес Станский.

– Да может, он вовсе и не переживает, что развелся со Светланой Николаевной и женился на молодой девочке. А что, бывает же так, человек начинает все сначала и не жалеет об этом ни капли?

– Быва-а-ает, – протянул Станский.- Только это не тот случай, ты уж мне поверь, Светланочку Николаевну даже рядом с этой, извини, Игорь, прошмандовкой, мне бы и в голову не пришло поставить.

При последних словах Станского Анатолий чуть не ахнул вслух и, сжав кулаки, уже собрался поговорить с обидчиком, как услышал такое, отчего всякая охота махать кулаками исчезла сама собой.

– Зачем вы так о ней, Михаил Григорьевич, тем более что она жена Нестерова, – с укором проговорил Никитин, и в голове Анатолия пронеслось, что, наверное, он был не прав в отношении этого мальчика, человек он, видимо, неплохой.

– А как я должен ее называть после того, как она предложила мне в обмен за тройку в зачетке несколько незабываемых часов в постели?

– Но она же… – растерянно произнес Никитин и замолчал, не зная, как быть дальше. – Я не знаю, что на это сказать, – почти прошептал он.

– Вот и я не знал, – выговорил Станский и шумно выдохнул.

Голова Толи пошла кругом. На какое-то мгновение он перестал соображать, а потом, прикрыв глаза, до крови закусил нижнюю губу. Дышать было больно, грудную клетку сдавило, а в горле появился горький отвратительный ком обиды и стыда. Взглянув на свои руки, он увидел, что они мелко трясутся.

– Удивительный экземпляр эта Оксана, – повторил Станский и несколько раз приглушенно кашлянул. – Я с трудом представляю, как будут складываться наши отношения, ведь нам еще не единожды встречаться на коллективных празднованиях, и как смотреть в глаза Толе?

– А почему вам должно быть стыдно? Пусть стыдно будет ей, – заметил Игорь.

– Да не в том дело, что мне будет стыдно, у меня нет повода прятать глаза перед своим коллегой, просто у меня такое скверное ощущение, будто меня самого вываляли в грязи. Может быть, проводить аналогии в таком случае некорректно, но Светлане Николаевне такое и в голову бы не пришло.