— Старовата она, чтобы быть моей одноклассницей, — ухмыляюсь.

Да, это мелкая месть, зато какая приятная.

— А кем работаешь? — спрашивает младший лейтенант.

— Стажёр, пока, — объясняю, — а так, фотограф. Хочешь, про тебя фоторепортаж сниму?

— Не надо, — смущается Николай. — Да и не о чем…

— Как это не о чем?! — говорю, — "Наш советский постовой, он ведь тот же часовой!"

Спохватываюсь, уже когда слова вылетели изо рта. Язык мой — враг мой! Но младлей Степанов подвоха не чует.

— Я же правда после армейки, и сразу сюда! — говорит, — хотел в уголовный розыск, как майор Томин из "Знатоков", но там академию надо заканчивать. А в постовые сразу взяли.

— А где служил? — уточняю.

— В ВДВ, — гордо говорит Николай.

— Кирпичи лбом ломал?! — восхищаюсь я.

Николай хмурит брови, но на лице у меня чистое мальчишеское восхищение.

— Лбом не ломал, — отвечает, — кулаком да. Об лоб бутылки бил.

— Ты не знаешь, где у нас в Берёзове побоксировать можно? — задаю вопрос, ради которого и затевал весь разговор.

— А ты умеешь? — милиционер оглядывает мою щуплую фигуру.

— Отец учил немного, — вру, конечно, но иначе свои навыки не могу объяснить никак. — Погиб он, на производстве.

— Приходи вечером к отделу, — говорит Николай. — Сообразим что-нибудь.

Просто киваю, а внутри ликую. Кажется, мой вопрос с физической подготовкой тоже решается. Если только берёзовский Ромео не решил свести со мной счеты таким причудливым способом. Заманить, а потом отлупастить. Поглядываю на его простодушную физиономию. На Маккиавелли он точно не тянет.

На этот раз расстаёмся мы вполне приятельски.

Обливаюсь дома водичкой из ведра, что в последнее время заменяет мне душ, и делаю себе отметку, что пора позаботиться хотя бы о летнем варианте этого элементарного удобства.

Моя родительница, как и большинство берёзовцев, по этому поводу не переживает и ходит два раза в неделю в общественную баню. А летом народ запросто купается на речке, причем в укромных местах и вовсе неглиже.

Завтракаю на скорую руку и бегу на своё новое место работы. А то Подосинкина еще чего-нибудь себе надумает, и начнет мне козни строить. Пора перевести наши отношения из плоскости романтических в исключительно рабочие.

Редакция газеты "Вперёд!" располагается в самом дальнем конце центральной улицы Ленина. Здание это в какой-то мере историческое. Именно здесь заседал совет крестьянских и солдатских депутатов под руководством тов. Хренова.

Некторые несознательные краеведы потом объявят, что большевиком товарищ Хренов не был, а был он махновцем, и занимался по большей части обобществлением имущества, в особенности продовольствия и крестьянских жен. За что его земляки и шлёпнули прямо во дворе того самого дома.

Сейчас же память о легендарном товарище бережно хранится. Пример тому, мемориальная табличка у входа в редакцию.

Внешний вид редакции не впечатляет. Это приземистый и длинный одноэтажный дом с маленькими окошками, выкрашеный голубой краской. До революции здесь, видимо, была какая-то заготовительная контора.

Зато стены толстые. Зимой будет тепло. а летом не жарко. Ныряю в дверь и попадаю в прохладу прихожей. Благодать!

По центру здания идёт длинный коридор, от которого расходятся двери кабинетов. Не смотря на ранний час, в глубине тарахтит пишущая машинка. Иду на звук.

— Доброе утро Марина Викторовна.

Подосинкина поднимает глаза. Во взгляде тщательно демонстрируемое равнодушие.

— Здравствуйте, Ветров. Вы по какому делу?

Спина напряжена. Подбородок поднят. Так и ждёт, что я начну отношения выяснять. Это для девочек, лучшее развлечение. Не дождётся. Нет у нас отношений, и выяснять нам нечего.

— Не терпится приступить, Марина Викторовна! — вытягиваюсь по стойке смирно, — партия сказала надо...

— Не ёрничайте, вам это не идёт, — кривит губку Марина.

— Я не ёрничаю, я полон энтузиазма, —начисто игнорирую её капризки, — мне нужно лабораторию посмотреть. А то после, вы меня в штат возмёте, задач нарежете… А снимать мне чем? Пальцем? А фотографии печатать?

— Похоже, вы и пальцем неплохо справляетесь, — фыркает Подосинкина, — модели довольны?

— Хотите попробовать, товарищ редактор? — отвечаю.

Блондинка краснеет. До неё только доходит двусмысленность этих слов.

— Я про фото!

— Я тоже.

Подосинкина резко встаёт, роняя на пол стопку листков бумаги. Наклоняется чтобы их поднять. Я делаю то же самое, и мы едва не сталкиваемся лбами. Редакторша отшатывается, словно её бьет электричеством.

— Пойдёмте, — она выпрямляется, — покажу лабораторию. Работы там непочатый край.

В коридоре она снимает один из ключей с дощечки, в которую вбиты гвоздики и шагает по коридору. На ней сегодня синее платье с пышной юбкой. Такую кажется называли солнце-клёш.

Все двери в редакции еще закрыты. Особого трудового рвения среди сотрудников я не замечаю. Подосинкина доходит до одной из дверей, поворачивает ключ и тянет ручку на себя.

Просторное помещение завалено хламом. Сломаные стулья, свернутые в рулоны плакаты, пишущая машинка с перекосившейся кареткой, кадушка с фикусом, который засох раньше чем Подосинкина появилась на свет…

— А из фото-оборудования что-нибудь есть? — уточняю.

— Ищите, — машет она рукой. — я не нашла.

— И куда это всё?

— Вытаскивайте на улицу, — говорит. — Как закончите, я трактор вызову. Увезут.

Она разворачивается на каблучках и уходит в свой кабинет. Помощи мне ждать не приходится. На Подосинкину, которую я пару дней назад угощал мороженым, эта фифа не похожа совершенно.

На обычного, среднестатистического мужчину такие перепады оказывают шоковое воздействие. Он начинает копаться в себе, ищет, в чем неправ. Потом извиняется. Всё ради того, чтобы вернуть ту милую кошечку, что мурлыкала для него вчера.

Прав поэт: "для женщины прошлого нет". Она меняет настроение так, как ей удобно в данный момент. И не в домёк ей, что после этого мужчина частенько меняет женщину.

Я замыкаю лабораторию на ключ и отправляюсь за Женькой. Вдвоём веселее, и хотя друг достался мне "по наследству" от прежнего Алика, я привыкаю к нему как к неотъемлимой части моей новой жизни. Наверно потому, что в прошлом у меня друзей не было. Были приятели, собутыльники, бизнес-партнеры. А вот чтобы "друг"…

Так, чтобы отдать последнюю рубашку, ввязаться в безнадёжную драку… Или с утра таскать тяжеленные пыльные столы и стулья, которые лично тебе на хрен не упали.

— И ты не пойдёшь в политех? — в третий раз переспрашивает Женька.