Однако, если вам интересно моё мнение, советую вам не искать в своём происхождении благородной крови. Насколько мне известно, сестра Харибальда не была замужем, а после вашего рождения наложила на себя руки, чтобы не тяготиться грехом прелюбодеяния и избавить своё семейство от несмываемого позора. Полагаю, ваш отец, мадемуазель, был простолюдином...

Алекто моргнула. Её губы приоткрылись, чтобы возразить, но слова так и застряли на языке.

Не говоря больше ничего, не сказав даже «прощайте!», мадам Оригона де Монфор повернулась спиной к Алекто и вскоре скрылась за дверью.

Спустя какое-то время Алекто вернулась в Дом папоротников, но она не пошла к графине (хотя желание поговорить с мадам Бертрадой было очень велико!), а заперлась в своей комнате.

Картина с изображёнными на ней молодыми мужчиной и женщиной по-прежнему стояла в углу, накрытая холстом. Алекто сняла кусок ткани и, присев перед картиной, вгляделась в счастливые лица влюблённых. Если Аталия была её матерью, то мог ли быть её отцом изображённый на картине мужчина дивной неземной красоты? Чья-то рука аккуратно, зелёными чернилами вывела в правом нижнем углу картины два имени: Алафред и Аталия. Кем был возлюбленный Аталии? Откуда явился и куда затем исчез? Может быть, пара рассталась до того, как родилась Алекто? Или Алафред умер, как и его любимая женщина?..

В раздумии Алекто ласково провела ладонью по лицам влюблённых. Ей очень хотелось узнать, кто нарисовал этот замечательный портрет и существовали ли другие изображения Аталии и её возлюбленного. Как жаль, что художник не подписывался под своими работами!.. Немного погодя, подгоняемая каким-то необъяснимым чувством, Алекто, со свечой в руке, спустилась в подвал. Внутренний голос говорил ей, что где-то здесь, среди картин, сокрыта некая тайна, разгадав которую, она сможет узнать правду о своих родителях.

Картины без рам, точно такие же, как та, на которой была изображена счастливая влюблённая пара, всё так же стояли на полу. Как в тот день, когда их обнаружили Алекто и Обер. Наклонившись над ними, Алекто принялась осторожно перебирать их, сдувая пыль и пальцами снимая с них паутину. Здесь были морские и луговые пейзажи, натюрморты, наброски животных и людей. А потом Алекто увидела... подводный город.

Это был настоящий шедевр, возвышенная тонкость и мрачноватая таинственность. Изображённый на картине город поражал воображение своей величественной красотой и вызывал щемящее чувство тоски и обречённости. Он был не только затоплен, но и разрушен. На песчаном дне покоились колонны старинных зданий и некогда украшавшие их барельефы, искусно сделанные лестницы с широкими ступенями, части разрушенных стен, мозаичных полов и мраморных каминов. Из буйства гигантских водорослей и кораллов то там, то сям выглядывали рука, нога или голова – фрагменты прекрасных белокаменных скульптур. А сквозь аквамариновую толщу можно было увидеть яркую россыпь звёзд...

Волшебное, скрытое от остального мира места.

Восхищённо рассматривая изображение подводного города, Алекто вспомнила, что узнала о его существовании от Обера. Менестрель рассказывал о нём со слов своей сестры, а та, в свою очередь, поделилась с ним тайным открытием своего жениха.

«По его словам, существует затопленная часть острова, некий подводный город, который можно увидеть только в первый день новолуния накануне Самайна. Агнес сказала, что её жених мечтает увидеть этот город своим глазами и запечатлеть его на полотне. «Это должно быть восхитительно! – с восторгом говорила она. – Я никогда не прощу себя, если не буду стоять на берегу рядом с любимым, когда он возьмёт в руки кисть, чтобы воплотить красоту древнего города в своей картине!»

Тогда, когда Обер говорил об этом Алекто, она ещё не знала, что возлюбленным Агнес был Готье-Дагоберт. Поразительно, подумала девушка, как в одном человеке удивительные таланты спасителя и созидателя – лекаря и живописца – уживаются с хладнокровием убийцы!

Что если все эти картины принадлежат кисти Дагоберта? – сказала себе Алекто. – И он уже видел город своей мечты – но только не в том виде, в котором он показывается в первый день новолуния накануне Самайна, а под водой? Увидел – и нарисовал его по памяти... Как мог нарисовать по памяти портрет влюблённой пары... Но почему картины оказались здесь, в подвале Дома папоротников? Кто, по какой причине и от кого их спрятал?

Все эти вопросы теснились в голове Алекто, а ответить на них мог, пожалуй, только один человек – сам художник.

Поскольку Готье-Дагоберт находился под стражей в подземелье маркграфского замка, Алекто предстояло решить ещё одну задачу. Как до него добраться?

Глава 32

Алекто рассчитывала проникнуть в темницу, где в заточении ждал приговора Готье-Дагоберт, тем же волшебным образом, с помощью которого ей удалось освободить Обера. Она не знала, что ей понадобится для того, чтобы совершить это путешествие в подземелье маркграфского замка, но, вспоминая предыдущее, надеялась на сновидение. Ведь именно сны открывали ей дверь в таинственный мир, существующий за гранью понимания; именно в снах она обретала способность не только видеть умерших, но и говорить с ними. А ещё Алекто верила в магическую силу браслета, подаренного ей Радегундой, который, как оказалось, прежде принадлежал Аталии де Лармор. Её родной матери...

Задув свечу, Алекто забралась под покрывало и вытянулась на кровати, стараясь расслабиться. Поначалу сделать это было непросто: после всех потрясений и открытий прошедшего дня её тело было напряжено, мышцы точно окаменели, а в голове навязчивым роем теснились обрывки разговоров с Дагобертом и мадам Оригоной.

«...Насколько мне известно, сестра Харибальда не была замужем, а после вашего рождения наложила на себя руки... Полагаю, ваш отец, мадемуазель, был простолюдином... Мне кажется, будто кто-то невидимый следит за мной с тех пор, как я сошла на берег... Я слышала, что убийца Арогасты был взят под стражу, но потом сумел сбежать... Я не знаю, что дурного сделала ему моя бедная сестра, поэтому опасаюсь и за свою жизнь...»

«Нет... я не верю... Агнес убита?.. Но кем? За что?.. Нет, я вам не верю!..»

Впервые за несколько дней Алекто вспомнила о менестреле, брате бедняжки Агнес. Алекто единственная не поверила в виновность Обера Видаля, утверждая, что настоящий преступник остался на свободе, и она же помогла ему бежать из заточения. А что если