Эта необычайно странная мешанина из лоскутов и заплат делала жилище гадалки уникальным зрелищем и неповторимой обителью, вызывая насмешки безрассудных гордецов и вселяя страх в души верующих, которые обычно боятся колдовства и избегают предсказателей.

Он наблюдал за Тимит, как она выносила сосуды с золой и пеплом из очага и выбрасывала их на землю на пустое пространство. Он шел по ее следам, когда она ходила однажды вечером навестить Тамгарт. В ее отсутствие он не входил в палатку. Ждал несколько дней, пока мерзкая негритянка не отправилась в новоявленный Вау с визитом к самой принцессе…

Он отер слюну. Сплюнул в пыль. Ударил себя кулаком по лбу и рассмеялся, поняв, что визит, наверняка, будет долгим. Пробрался в темноте вовнутрь — в палатке пахло благовониями, духами, росным ладаном и травами пустыни. Был еще какой-то другой, острый запах, неясный и дразнящий. Запах чар? Или запах небесного молока, которое добывают старухи из сосков ночных звезд, чтобы поить им маленьких джиннов, приоткрывающих им в награду за это завесу грядущего и сообщающих им тайну Неведомого?

Он обнаружил ее погребенной под опорным шестом. Тимит не отличалась в этом отношении от старух племени — хитрости были все те же. Старухи всегда прячут дорогие им вещи под столб, чтобы малыши до них не добрались. Гадалка также схоронила свое самое опасное оружие под шестом, чтобы враги не отыскали… Ха-ха! Какая разница между внучатами и взрослыми врагами гадалки? Все они — дети! Мужчины все — взрослые дети. Но дервиш — не мужчина. Ха-ха! Когда это племена кочевников Сахары относились к дервишам, как к полноценным мужам и мужчинам? Ха-ха!.. Он потянул великолепную рукоять из клейменых ножен и следил взглядом, как выползает наружу дикая змея из своей коры… Ножик гадалки. Легендарное оружие. Яд во плоти. Амулеты мифических чародеев из Кано… Таинственное заклинание, которое может и оживить, и умертвить… Оживляет одержимых бесами и восстанавливает рассудок и память у сраженных недугом экстаза. Единственное дьявольское оружие, которое может убивать на расстоянии и поражает противника на протяжении сорока дней. Единственное оружие, чей мрачный клинок осмеливается войти в горло гадалки… Ха! Гадалка словила секрет из уст звезд и того таинственного внушения, которым может общаться открытое пространство — бескрайнее и умещающее в себя все. Говорят, она послала с караванными торговцами тайные дары предсказателю огнепоклонников-магов в Кано, и он прислал ей амулет, выгравированный на ноже, и предупредил ее на языке жестов и символов, чтобы тот никогда не попадал в руки враждебных ей людей. Потому что в его лезвии кроется тайна Тимит. Ее жизнь зависит от целости и сохранности ножа, а ее смерть связана с его потерей или переходом в руки врага. Бесовка! Ха! Тайна открылась по воле случая. Судьбе было угодно затеять жестокую ссору между нею и одной злой женщиной из рода вассального племени — та обвинила гадалку в том, что она вступила в заговор с одной из жен ее мужа и накормила ее зельем, так что та стала страдать отрыжкой и распространять неприятный запах, чтобы ее возненавидел их общий муж и перебежал к жене-сопернице. Женщины мирно наслаждались чаепитием на закате дня в доме Тамгарт, когда неожиданно покой был нарушен склокой между избранницами — женщины принялись ругаться, обвинять друг друга, обзываться нехорошими словами. Не прошло и минуты, как они сцепились в рукопашную. Гадалка ударила своим отвратительным браслетом из слоновой кости по шее неприятельницы, а другой рукой вцепилась ей в волосы, так что горло у той оголилось, а глаза вылезли из орбит и уставились в небо под нестерпимыми лучами солнца. Но так продолжалось недолго. До того дня гадалке было неизвестно мастерство людей вассального племени в рукопашных драках — женщине удалось просунуть руку в ее широкий рукав и достать до локтя, где прочным браслетом из змеиной кожи у нее был укреплен острый ножик. Она схватилась за рукоять — и из бутылки выскочил джинн с заостренной головой и прожорливой мордой, страстно желающий погрузиться в иные, более теплые ножны — в человеческую плоть!

В этот момент все присутствующие женщины, которые все это время безуспешно пытались разнять соперниц, были внезапно поражены тем, что гадалка вдруг рухнула и разжала руку на горле противницы. Она прыгнула с живостью молодой девушки и укрылась за спиной старухи-долгожительницы, которой было больше ста лет, черный цвет ее кожи побледнел, помутнел и на глазах стал белеть. Она вся дрожала как малое дитя, бормоча заклинания. И не успокоилась, продолжала цепляться руками за священное покрывало долгожительницы, пока женщины не вернули ей ее таинственный клинок и не приступили к уговорам и посредничеству, чтобы урегулировать ссору с ее жестокой соперницей.

С тех пор перестала Тимит носить с собой свое оружие в широком рукаве одежды и стала подумывать с того самого дня, как бы понадежнее спрятать заветный ножик и уберечь его от злых рук.

Он украл масло у своей старой негритянки. Подождал, пока она не выйдет доить овец в загоне и проскользнул в ее угол и отлил немного чистой горной жидкости во флягу. Оливковое масло. Легенды говорят, оно капает с очень старых фараоновских деревьев, священных дерев, растущих на остроконечной горе в черных звездах. Темно-коричневые плоды в четках пророка. Их отжимают пальцы притягательных красавиц. Караванные торговцы везут его на юг и производят обмен в Томбукту или Кано на вес золотой пыли. Его старуха-негритянка обменяла его на сахарское масло — отдала по весу в три раза больше. Масло Сахары издает запах цветов испанского дрока, а горное масло пахнет как черные фараоновы звезды, как сандаловое дерево и мускус, как благословенные четки пророка…

Он собрал вещи и к вечеру отправился прочь.

Набрал дров и развел огонь. Ветер стих. Тьма заволакивала все вокруг. Он пошел и притащил три камня, положил их треугольником вокруг костра, поставил глиняный горшок на камни и отлил в горшок масла из фляги. Раздался чистый приятный запах. Благоуханный аромат легендарного масла заполнил темное, мертвое, мрачное пространство вокруг. Запах этого масла напомнил ему об обрезании. Ножик тоже напоминал ему об обрезании. Мать родила его больным, худым, бледным. Недуг рос вместе с ним, сопровождал его все детские годы, и имам отказывался проводить операцию, боясь, что он умрет от кровотечения и истощения. Ему уже исполнилось одиннадцать лет, когда имам вдруг согласился и подал знак. Приготовили все, что требуется, соорудили палатку. Возвели для него холм из песка внутри, как делают для новобрачных. Вокруг этого возвышения понатыкали ножей, лезвий, мечей, чтобы отпугнуть джиннов, не дать им проникнуть внутрь и завладеть жертвой. Набежали женщины, толпа за толпой, били в барабаны перед палаткой, кричали и кликушествовали, оглашая всю округу своими воплями. В углы палатки забились парни, а к возвышению приблизилась африканская старуха, лопотавшая на непонятном языке языческие заклинания — то ли на хауса, то ли еще на каком. Затем на запястье ему прикрепили кожаный браслет с подвешенным к нему мешочком, полным полыни — чтобы отпугнуть злых духов потустороннего мира. Когда старуха вышла, появился имам и привязал ему на горло ожерелье из амулетов, завернутых в шкуру газели. Поднял высоко вверх правую руку и рассек воздух страшными ножницами, предназначенными для стрижки козьей шерсти и волос на головах завшивевших подростков. Вошла какая-то глупая баба, которую он видел впервые в жизни, принесла отполированный шест из дерева акации, трясла им у него перед глазами, он видел на верху у этого шеста связку кожаных ремешков, кусков меди и разноцветных бус. Имам залез своей грубой рукой ему под пупок и схватил его за мускул. Он закричал. Злая баба махала шестом возле его головы, раздавался странный звук — словно голос умирающего и хрипящего от удушья, а потом вдруг — смех! В этот самый момент лезвия ножниц коснулись его тела, он почувствовал острую боль от укола и что-то горячее, липкое, текущее по коже его бедер вниз…