ее лицо, когда она возьмет его за руку и привлечет к себе. Но она подтягивает одеяло к подбородку и садится на кровати. Ее борода поблескивает в свете свечи.

– Я соскучился по тебе, – говорит Джаспер и шагает вперед.

Он представляет, как она распахивает объятия ему навстречу, предвкушает тепло ее тела. Она напомнит ему о блестящем будущем и обнимет его, как нежного друга. Она успокоит и утешит его.

– Стелла? – шепчет он.

Она отвечает так тихо, что он не может разобрать слова.

– Что ты сказала?

– Я сказала: что ты сделал с Дэшем?

– С Дэшем?

– У тебя его кольцо.

Он тщательно обдумал свой ответ, и слова приходят легко и непринужденно, как и любой отрепетированный вымысел.

– Ах, это кольцо. Мы играли в карты вечером перед падением Севастополя, и я выиграл его.

– Лжец, – тихо говорит Стелла, и ее голос полон яда. – Лжец. Дэш бы никогда не отдал свое кольцо.

Джаспер моргает. Он не может просто стоять здесь и спорить с ней. Да и что он может сказать? Правда в том, что простого ответа не существует. Он не может точно сказать, упал ли Дэш или был убит. Он открывает и закрывает рот, ощущая внутреннюю слабость, как будто его кости превратились в податливую глину.

Он часто задавался вопросом, что он мог бы сделать, чтобы предотвратить случившееся, мог ли он предвидеть ход событий и вмешаться в них. Насколько он может припомнить, он всегда провоцировал ревность и зависть со стороны своего брата. Если Тоби завидует ему, значит, его жизнь чего-то стоит. В Крыму бывали времена, когда он чувствовал себя бесполезным, пустым и холодным, – особенно когда его навещали видения резни и кучи мертвых тел. Но его жизнь становилась ярче, когда он смотрел на нее глазами Тоби: на свою растущую боевую славу, на блестящий мундир, на своего друга. Наверное, он дразнил Тоби, пользуясь Дэшем как наживкой; наверное, ему хотелось, чтобы брат завидовал ему. Каждую ночь Джаспер размышлял об этом: он должен был знать, как далеко может зайти Тоби ради того, чтобы его увидели и услышали. Если он углублялся в прошлое, то вспоминал другой день, когда пропал его микроскоп, но остались мелкие осколки стекла, застрявшие между половицами. Сначала он пришел в замешательство и не мог поверить, что его ласковый и безответный брат способен на подобное насилие, что он мог сломать чужую вещь.

– Тебе лучше уйти, – говорит Стелла. Каждое ее слово поражает его, как удар ножом.

Ничего не остается. Джаспер скатывается с крыльца и возвращается между рядами фургонов. Впереди слышатся окрики: двое работников стоят рядом с его фургоном.

– Что там такое? – рявкает он. – На что вы пялитесь?

Они поднимают руки, чтобы остановить его, но уже поздно. Он спотыкается обо что-то жесткое и липкое и пятится назад. Как это могло случиться, если его не было на месте всего лишь пять минут? Свет лампы отражается от свиной головы. Он с опаской подступает ближе. Это гнилая голова, личинки червей проклевываются через серую плоть. Между зубами втиснута золотая монета.

На следующее утро Джаспер решает, что все будет по-другому. Он раздаст приказы, перекрасит фургоны, велит Брунетт шить новые костюмы. Он закажет огромные тубы макассарового масла для втирания в шкуры зебр и верблюдов. Он закажет более впечатляющий занавес, расшитый такими же звездами и лунами, как дублет Нелл. Там будет надпись «Балаган Чудес Джаспера Джупитера», и каждая буква будет больше, чем Брунетт. Вчера случился досадный провал, небольшая ошибка; в конце концов, он человек, а не автомат. Он бьет в барабан и ходит между фургонами.

– Подъем, подъем, подъем!

Люди выходят из фургонов, стонут и потягиваются. Джаспер расхаживает между ними, и все взгляды устремлены на него. Он внушает себе, что может это сделать, должен это сделать. Но мир выглядит размытым по краям, и он как будто пускает губами пузыри, а не слова, перебирая ногами в безвоздушном пространстве.

Он заставляет людей репетировать представление с самого начала, хотя они устали и давали очередное шоу перед толпой всего лишь шесть часов назад.

– Через четыре дня королева увидит наше представление. Оно должно быть идеальным. Ни одной фальшивой ноты, никаких помарок – это мое шоу, это наш великий момент. Королева должна быть изумлена, зачарована, заворожена нашими чудесами!

Джаспер замечает, что Перл нигде не видно. Должно быть, кто-то держит ее подальше от глаз, и он только рад этому. Он заставляет Стеллу чирикать на трапеции, пока у нее не ломается голос, и не обращает внимания на ее угрюмый взгляд. Девушка-лобстер юлит в своем контейнере с дыхательной трубкой так долго, что ее кожа морщится причудливыми складками. Джаспер щурится, глядя на происходящее, и задается вопросом: «Насколько это поразительно?» Он беспокоится, что слишком погрузился в гущу приготовлений и утратил способность глядеть со стороны. Если кто-то и способен распознать подлинную новизну, то это королева, любительница странного и необычного.

Он не обращает внимания на слезы, гримасы и жалобы. Он дал достаточно им всем. Он думает обо всех чудесах, которые жили раньше, сотни и сотни лет назад, – о великанах с расколотыми от костного роста черепами, о карликах, живших в птичьих клетках в королевском зверинце, о детях-медведях, забиваемых камнями в их родных деревнях. Так много детей были обречены на холодную и голодную смерть. Но он дал этим людям кров, пищу и деньги. Он дал им помост, способ подняться к славе из жизни, полной насмешек и побоев. Он дал им профессиональные навыки, чтобы они не сгнили заживо в галереях, как показные чудеса живой плоти.

– Где Брунетт? – гневно спрашивает он, оглядываясь вокруг. – Сейчас ее выход.

Он отдергивает занавес.

– Я спрашиваю, где Брунетт? Уж надеюсь, она не лежит в постели с больной головой снова. Кто-нибудь, найдите ее…

Шорох, шелест бумаг, женщины отодвигаются от него. Нелл, Стелла, Пегги. Он расчесывает солнечный ожог на шее.

– Она спит? Заболела? Где она?

Никто не осмеливается встретиться с его взглядом. Он крепко сжимает кнут, но один из работников выходит вперед. Это Дэнни, тот самый парнишка, которого он недавно избил за попытку побега.

– Мы не смогли ее найти…

– Не смогли найти семифутовую женщину? Она что, стала невидимкой?

Парень мнет кепку в руках.

– Думаю, она ушла. Убежала.

Джаспер пронзает его взглядом.

– Как давно ты узнал об этом?

Молчание. Он слышит только стук экипажей, проезжающих по улице, да скрип трибун на ветру.

– Я спрашиваю: как давно вы знали об этом?

– С утра, когда вы позвали всех…

– С самого утра! Должно быть, она уже приближается к Саутгемптону!

Он хватает Дэнни за ворот рубашки и с силой толкает вперед. Тот падает на пол. Остальные работники расступаются, образуя широкую дугу вокруг него. Он с силой щелкает кнутом по утоптанной земле, поднимая клубы пыли. Горизонт накреняется, его руки дрожат от неутоленной жажды насилия. Жертва превращается в наковальню, а кнут – в продолжение его руки. Треск разрываемой плоти, сдавленные крики, аханье и вздохи вокруг него. Он тоскует по Крыму, где могло случиться все что угодно, где людей убивали