Иначе обстояло с письмами, которые Айрин писала Софии. Особенно трудно далось ей первое письмо, в котором она сообщала, что будет работать с Грегори по заданию Фаберже. София не догадывалась, что падчерица узнала о ее романе с Грегори Барнеттом в Ницце, поэтому девушка упоминала его имя нейтрально. София тепло поздравила Айрин с назначением. В ее письме не было и намека на чувства, которые она, вероятно, испытывала, узнав эту новость.

Не теряя зря времени, Айрин сразу принялась за эскиз будущей броши из изумрудов, которые ей подарила Габриэль. Рисунок, выполненный во всех деталях, она решила показать Артуру Лукасу, договорившись о встрече. У него дома была собственная небольшая мастерская, и он пообещал сделать брошь в минимальные сроки.

— Дайте мне две недели, мисс Айрин, — попросил он.

— Я как раз в это время собираюсь вернуться домой, в Лондон.

— Не беспокойтесь, к этому времени брошь будет готова, — заверил ее Артур.

В этот же день Габриэль потащила ее по магазинам, не обращая внимания на ее бурный протест.

— У меня и так достаточно разных вещей, — возражала Айрин.

— Ерунда! — ответила бабушка. — У женщины не может быть слишком много платьев и шляп. Так думают только мужья. Они пытаются убедить женщин, что тряпки — это пустяки и не стоит тратить на них деньги. Я больше не желаю видеть тебя в траурном платье. При мне больше не надевай ничего черного. Носи все яркое, красное или светлое. Этим ты только подчеркнешь светлую память об ушедших от нас близких людях. Я лично всегда так поступаю. Если уж носишь черное, то это должен быть верх элегантности. На черном особенно красиво смотрятся золото и бриллианты. Однажды я надела на скачки в Лонгшане черное платье, а над головой держала светло-желтый зонтик. Знаешь, какой был фурор? С тex пор сочетание черного и желтого вошло в моду.

Габриэль всегда с юмором рассказывала о своих приключениях. Она знала кучу историй из мира полусвета, порожденного декадансом в период падения Французской империи, на обломках которой расцвел этот мир, где царили блеск, роскошь и чувственность, привлекавшие в Париж со всех концов света самых богатых и самых знатных мужчин. Габриэль с гордостью подчеркивала свою принадлежность к этому сомнительному кругу. Скандалы и интриги, роскошь, чувственность, алчность ну и, конечно, радость жизни — вот та атмосфера, которой была пронизана ее жизнь. Одного из своих любовников, французского аристократа, она настолько измотала своей неукротимой страстью, оказавшейся опасной для его здоровья, что его жена попросила прекратить эти встречи. Габриэль на этом не остановилась. Видя, как он задыхается и краснеет на любовном ложе, она — по согласию с его женой — нашла ему менее пылкую девицу, чтобы пощадить его слабое сердце. Однажды ей пришла в голову безумная идея: одному страстно домогавшемуся ее поклоннику она сказала, что он может заниматься с ней любовью лишь до того момента, пока не прогорит двенадцатитысячная пачка банкнот. Он согласился, явившись к Габриэль с указанной суммой, и, не задумываясь, бросил в камин толстенную пачку денег. Габриэль также рассказала внучке об одной из своих соперниц, которая, опоздав на прием с участием принца Уэльского, сорвала с себя одежду: так она извинилась перед публикой, снискав этим не только прощение, но и всеобщее одобрение. Другая куртизанка, очень гордившаяся своей фигурой, находясь в России, во время банкета в честь казачьих офицеров преподнесла себя на блюде совершенно обнаженной. Однако эта история имела менее счастливый конец: царь выслал ее из страны.

Габриэль ни в грош не ставила современных куртизанок, считая, что раньше все было по-другому: другие масштабы, другие личности. Увы, Габриэль старела. Она даже не осознавала, что ее время безвозвратно ушло. Только двух куртизанок она считала равными себе: дочь испанского цыгана, известную под именем Красавица Отеро, и не менее экзотическую Диану де Шандель. Хотя она и ненавидела их за молодость и красоту, но все же приглашала в свой дом, когда те приезжали в Париж. Такие дамы могли украсить любое общество, но пригласить их вместе было немыслимо: они враждовали не на жизнь, а на смерть.

Айрин нравилось в доме Габриэль, которая регулярно устраивала в большом салоне вечеринки, обеды и разнообразные приемы. Кого здесь только не принимали: музыкантов и писателей, артистов, скульпторов, политиков, титулованных господ и даже особ королевских кровей. Все приглашенные женщины были необыкновенно красивы и привлекательны. Своим присутствием они оживляли общество, преимущественно мужское.

На этих вечерах всегда царила веселая непринужденная атмосфера. Тон задавала Габриэль. Она умела тактично, с улыбкой отказать человеку, не раздражая гостя. Ее забавляло, что некоторые из присутствующих мужчин не понимали ее свободолюбия. Габриэль делала все, что хотела и с кем хотела. Она не сердилась, когда кто-то пытался ее скомпрометировать, принимая Айрин за одну из куртизанок. Некоторые даже считали, что Айрин может занять место, которое в полусвете долгое время занимала сама Габриэль. Часто подобные замечания она просто пропускала мимо ушей и, будучи хозяйкой дома и пользуясь большим вниманием, снова ощущала себя молодой и блистательной. Она знала, что остальные куртизанки мечтали, чтобы о Габриэль все забыли, особенно ее заклятые противницы — Отеро и де Шандель. Именно они претендовали на ее «трон», и Габриэль не вынесла бы та кого позора. В собственных глазах она осталась все той же обнаженной прекрасной моделью, которая была изображена на ее картине в спальне.

Точно в назначенный день Артур Лукас вручил Айрин готовую брошь, выполненную по ее дизайну. В этот момент Айрин читала на веранде книгу, но, услышав о приходе Артура, отложила книгу и бросилась ко входу, чтобы самой открыть дверь. Одного взгляда на Артура было достаточно, чтобы убедиться, что мастер доволен своей работой.

— Скорее показывайте, — нетерпеливо воскликнула Айрин, всплеснув руками.

Он положил коробочку на стол и благоговейно развернул бумагу, в которую упаковал брошь.

— Вот! — проговорил он. — Что скажете, мисс Айрин?

У Айрин перехватило дыхание: это оказалось истинное произведение искусства. В Школе Эшби она пыталась работать по своим эскизам, но до такого мастерства ей было еще далеко. Когда она вынужденно прервала учебу, то решила сосредоточиться на дизайне, не помышляя о работе ювелира. То, что она увидела, потрясло ее. Кончиками пальцев она осторожно взяла в руки увесистую брошь. На фоне причудливой листвы из полупрозрачной эмали была изображена стрекоза с телом, усеянным великолепными изумрудами. Крылья из золотой нити, приводимые в движение с помощью задуманного дизайнером механизма, представляли собой шедевр ювелирного мастерства. Создавалось впечатление, будто это живая стрекоза, которая слегка помахивает крыльями. Затаив дыхание. Айрин приколола брошь к платью и бросилась к ближайшему зеркалу в вестибюле. Артур стоял рядом, любуясь своим произведением.

— Когда вы откроете собственное дело и вам понадобится ювелир, можете рассчитывать на меня, — сказал Артур.

— Когда-нибудь настанет такой день, мистер Лукас, — улыбнулась Айрин.