quel turpi inglesi

che pernottano in cantina

tracannando bolliglie,

succhiando pastiglie

domandano ai topi

quando il tempo cambierà.

Aprill non giunge

col vol di colombe,

lancia dai cieli

pioggla di bombe, lancla siluri

a colpi sicuri.

E l'Apille d'Ilalia che la gloria ci dà…

Malvagla Inghillerra

tu perdi la guerra..

la nostra vittoria

sul tuo capo fiera sta.

Adesso viene il bello,

adesso viene il bello,

laoletta di pescator

a nord ritornerai.

adesso viene il bello,

adesso viene il bello,

Inghillerra, Inghillerra,

la tua finesegnata è gia.

Растаяли снеги,

тумана нет боле,

поганцы британцы

засели в подполе,

сосали бутыли,

отчаянно пыли и

крыс вопрошали:

Весна не в начале?

В начале, Британия, грянул апрель!

И с неба летит шрапнель!

Не зря залезли вы

в катакомбы!

На вас мы с неба

обрушим бомбы,

метнем торпеды

своей победы.

Сдавайся, Британия, это конец!

И с неба летит свинец!

Жизнь лучше станет,

жить лучше станет,

ты сгинь, Британия,

рыбацкий островок.

Жить лучше станет,

жить лучше станет,

твой, Британия,

конец уж недалек.

Примечание к рисунку[250]

Inchiodata sul palmeto

veglia immobile la luna,

a cavallo della duna

sta l'antíco minareto.

Squilli, macchinc, bandiere,

scoppi, sangue, dimmi tu,

che succede cammelliere?

È la sagra di Gíarabub!

Colonnello non voglio il pane

dammi piombo pel mio moschetto,

с'è la terra del mio sacchetto

che per oggí mi basterà.

Colonnello non voglio l'acqua

dammi il fuoco distruggitore,

con il sangue di questo cuore

la mia sete si spegnerà.

Colonnello non voglio il cambio

qui nessuno ritorna indietro

non si cede neppure un metro

se la morte non passerà.

Colonnello non voglio encomi,

sono mono per la mia Terra.

Ma la fine dell'Inghilterra

incomincia da Giarabub.

Средь пустыни и бликах света

дремлет пальма ночью лунной,

над песчаной жаркой дюной

реет башня минарета.

Только вдруг звучат все громче

взрывы, грохот, звуки труб…

«Что здесь делают, погонщик?»

«Тризну правит Джарабуб!»

«…Мне, полковник, не надо хлеба,

выдай пули мне и патроны,

и землицы смертного склепа

хватит голод мой утолить.

Мне, полковник, не надо фляги,

ты поддай огоньку позлее,

в сердце хватит крови-отваги,

чтобы жажду навек залить.

Мне, полковник, не надо смены,

здесь никто не ушел с позиций.

Нет ни страха тут, ни измены,

только смерть нас может сменить.

Мне, полковник, хвалы не надо…

Стон последний с засохших губ:

знаю, гибель британского гада

возвестил собой Джарабуб!»

Пятикратное питание? С чего же они такие тощие, англичане? На открытке «Молчите!» в коллекции деда зловредный англичанин подслушивал военные секреты, выбалтываемые, по всей видимости, беззаботным итальянцем в кругу товарищей в каком-то баре. Хотя откуда взяться англичанину в итальянском баре? То есть это что же, и среди итальянцев бывают шпионы? Рассказики в школьных хрестоматиях убеждали нас, что после муссолиниевскогo «похода на Рим»[251]все вредители полностью обезврежены. Выходит, это не совсем так?

На страницах тетрадей речь шла о неминуемой победе. Но по ходу чтения я вдруг навострил уши — на тарелке проигрывателя закружилась песня обворожительной красоты. В ней рассказывалось, как держался в окружении до последнего патрона героический дивизион среди далекой африканской пустыни, в местности Джарабуб. Гарнизон израсходовал боеприпасы и продовольствие и умер с голоду. Это был поразительный эпос. За пару недель до отъезда в Солару, в Милане, я посмотрел по телевизору цветной фильм о сопротивлении форта Аламо — Дэви Крокетта и Джима Боуи. Ничто не сравнится по накалу эмоций с сагами об осажденных крепостях. Я подпевал балладе о блокаде голосом мальчишки, насмотревшегося ковбойских фильмов.

Я пел, что настанет конец Британии, что его возвестил собой Джарабуб, при этом в подсознании у меня звенело: «Что ж ты умер, кот мурлыка?» — ведь «Мурлыка» тоже был балладой посмертной славы. Ассоциация полностью подтвердилась после чтения дедовых газет. Оазис Джарабуб в Киренаике пал, после героической обороны, в марте сорок первого года. Поднимать боевой дух, воспевая сокрушительные поражения, — это совсем уж конец света, подумалось мне.

Из той же оперы была еще одна песня того же сорок первого года и с теми же прогнозами близких побед. «Жить лучше станет!» Лучшую жизнь обещали к апрелю, в точности когда мы потеряли Аддис-Абебу. И в любом случае «жить лучше станет» — это говорят, когда жизнь совсем паскудная и остается только уповать на перемены.

Вся та героическая пропаганда, которую обрушивали на нас, была со скрытым надрывом. Как иначе воспринимать плакат «Мы возвратимся!» — это ведь надежда отбить обратно те рубежи, с которых мы были отброшены?

И что можно сказать по поводу «Гимнов батальонов М.»?

Battaglioni del Duce, battaglioni,

della morte creati per la vita,

a primavera s'apre la partita,

i continenti fanno fiamme e fior.

Per vincere ci vogliono i leoni

di Mussolini armati di valor.

Battaglioni

della morte,

battaglioni della vita,

ricomincia

la partita,

senza l'odio поп с'è amor.

«M» rossa

uguale sorte,

fiocco nero

alla squadrista