Итальянец жестом позвал переводчицу.

– Детка, синьор Витторио говорит, что ты очень похожа на свою маму, что ты такая же красивая, как она. И еще он спрашивает, ты умеешь петь?

– Я умею петь, но не так красиво, как Оля.

Переводчица перевела. Итальянец встал во весь рост, погладил девочку по волосам и грустно улыбнулся. Прозвенел первый звонок, гости стали уходить. Синьор Витторио обнял Полину и нежно поцеловал ее в щечку. Алексей смотрел на все это с тревожным интересом. Что за новости? Почему такой интерес к девочке? Кто этот итальянец? И еще ему не нравилось, что Наталья вдруг побледнела и села в свое кресло так, как будто ее не держали ноги.

Иван старался не смотреть на эту ложу. У них с Ландыш были места в партере, в середине ряда – Юсуп Ильдарович постарался. Поэтому, как только в ложе появилась Наталья, он сразу ее увидел. И Полину, конечно, увидел тоже. И Алексея. Алексей в смокинге держался уверенно, как будто всю жизнь его носил. Иван знал, что правильно носить одежду – своего ро-да искусство. Этому долго учатся и иногда до конца карьеры научиться не могут. Хотя, кажется, ничего особенного. Но одежда, как вино, должна быть уместна. К смокингу, например, требуется нарядно одетая дама и определенные темы для разговоров, определенный выбор напитков и закусок к ним. В общем, смокинг – образ мышления. Так вот: Алексею этот образ определенно был к лицу. И лицо, кажется, преобразилось. Интересно, кто ему шьет? Или он купил этот костюм в бутике? Или он часто бывает за границей?

Что Наталья ТАК хороша, он не подозревал. Она ему казалась простоватой. То есть было понятно, что она умная и красивая женщина, но такой изысканности он увидеть не ожидал. А вот она вся: открытое платье, должно быть, длинное – ложа скрывала ее до половины, – длинная шея, макияж. Хороша! При этом она еще и вела себя, как королева: плавные движения, удивительно аристократический поворот головы. Кстати, фамилия ее матери – Трубецкая, а отца – Голицын. Это ведь почти дворянский бренд. Как же ее родители жили при советской власти? Кажется, отец был военным, а мать – врачом? Какие-то отголоски памяти услужливо доставали из глубин сознания нужные сведения. Странно, что он никогда о ней не думал. А вот во сне видел не раз. Определенно, надо с ней встретиться. Вдруг он ей тоже понравится?

В это время Ландыш, сидевшая по правую руку от него, вдруг начала рассказывать, кто есть в театре.

– Смотри, – говорила она ему интимным шепотом, – министр финансов с женой. Ну и прическа у нее! Так уже давно не носят. А вон этот, как его? Мусалимов.

– Кто это?

– Как, ты не знаешь? Это же известный миллионер, предприниматель. У него денег – как звезд на небе.

Иван засмеялся:

– В копейках?

– Ты зря иронизируешь. Папа говорит, что он, возможно, станет следующим президентом.

– Президентом чего?

– Ну ты вообще. Страны. – Страны? Тогда ой!

А что он хотел? Ландыш – плохо воспитанная, закормленная драгоценностями и восточной мудростью, не очень умная девочка. Ее еще долго надо воспитывать, доводить до ума, а для этого – любить. А он не любит. Ну не любит. Он это понял еще в Берлине, когда вдруг ощутил досаду от постоянного контроля, от назойливых звонков «просто так», от вида ее фотографии на столе, которая раньше его умиляла, а теперь стала раздражать. Почему он решил, что должен на ней жениться? Хотя, как честный человек, да, должен. Но не женится. Да и она, похоже, замуж за него не собирается. Интересно, почему? Он теперь сказочно богат, независим. Как и раньше, молод, симпатичен, не женат. А она не хочет за него замуж! Даже обидно. Ладно, посмотрим.

А она все дергала его за рукав, показывая очередную знаменитость, а в перерывах рассказывала про Мусалимова. У папы с ним совместный бизнес. Он купил гостиницу «Спейс», два ресторана в центре и огромный участок в Подмосковье под строительство коттеджного поселка. Ивану это было неинтересно. Прямо перед ним сидел знакомый посланник из посольства Италии, и он с большим удовольствием поговорил бы с ним, но приходилось слушать этот бред про Мусалимова.

Когда началось первое отделение, он с наслаждением погрузился в музыку, в Голос. Вспомнилась мама. Как-то сразу пришло ощущение детства, счастья, покоя. Ландыш пыталась комментировать происходящее на сцене, но он быстро ее остановил. Музыка ее, видимо, не трогала. Она больше смотрела на публику, чем на сцену. А он слушал и наслаждался.

В антракте Ландыш потащила его в фойе и потребовала шампанского с клубникой. Наверное, это казалось ей шикарным. Шампанского так шампанского. Бойкий официант принес бутылку французского шампанского и вазочки с клубникой. Иван расплатился. Ландыш пригубила напиток.

– Брют, – сказала она с досадой. – Ты не любишь брют?

Она запаниковала, видимо, любить брют было обязательно для утонченных девушек, а она об этом забыла, но нашлась и заговорила извиняющимся тоном:

– Люблю, но хочется иногда попробовать, как это люди пьют полусладкое.

– Ну давай, я закажу полусладкого, только боюсь, французского полусладкого в природе нет.

– Да ладно, буду пить брют.

– Иван, привет, – услышал он знакомый голос с певучим акцентом.

Итальянский посланник с женой стояли около столика и, видимо, искали, куда присесть. Иван встал, подошел к итальянцу, поздоровался с ним и его женой, предложил даме стул и усадил ее.

– Разрешите представить, – сказал он, – моя знакомая – Ландыш Юсуповна Мирзоева. Сеньор Джимилетти, сеньора Джимилетти.

– Какое интересное имя – Ландыш, – с трудом подбирая слова, произнесла синьора Джимилетти, – это, я думаю, цветок?

– Да, это красивое мусульманское имя, – с достоинством ответила Ландыш.

Сеньора вопросительно взглянула на мужа. Иван перевел фразу на итальянский язык. Дальше они говорили только между собой. Ландыш, которой языки давались с трудом, вынуждена была сидеть и улыбаться, периодически вставляя в разговор междометия.

– О, святая Мадонна, вы говорите по-итальянски гораздо лучше, чем я по-русски.

– Дорогая, Иван Горчаков – представитель династии дипломатов, он должен говорить на всех европейских языках. Лучше расскажи, для чего мы здесь.

– Да-да. Паулито, то есть, господин посланник, будет вручать родственникам сеньориты Трубецкой Золотую лиру. Это премия за лучший женский голос, которая дается один раз в десять лет. Непременным условием является обязательное выступление, даже однократное, в театре Ла Скала. Сеньорита Трубецкая спела в Ла Скала несколько партий, и мнение жюри было единогласным: это был лучший голос прошедшего десятилетия. С нами здесь еще директор театра, ведущий тенор и председатель жюри.

Она взглянула на миниатюрные часики в виде медальона и засобиралась:

– Дорогой, нам пора. Чао, – сказала она, обращаясь к Ландыш, – еще увидимся.

Посланник, пожимая Ивану руку, слегка приобнял его и прошептал на ухо: