— Ты сумасшедший. Тебе нужно лечиться.

— Вылечи меня, — усмехается Дима, и в следующее мгновение происходит то, к чему мы черт возьми шли все это время.

Я не знаю, что со мной происходит. Это не поддается контролю. Я хочу свести его с ума, хочу, чтобы он вспомнил, кто тут хозяйка… хочу, чтобы все его шлюшки на фоне меня выглядели пресными, скучными и пустыми.

Да черт возьми, дело даже не в них, а я просто его хочу.

До одури. Его вкус и запах кажется мне самой естественной вещью на свете. Каждое мое движение на его коже — танец любви и полного принятия, которое я ощущаю по отношению к нему. Дима откидывает голову назад и издает громкий стон, затем вбирает резко воздух сквозь сжатые зубы. О да, он в нирване, в космосе. Я — его билет к небесам. Я хорошо знаю, как довести его до оргазма, но я специально подвожу его до той точки кипения, когда у него бедра начинают подрагивать, а хватка в моих волосах становится жёстче. А потом снова оттягиваю этот момент, сводя его с ума своими движениями, взглядом, стонами, звуками, глухим причмокиванием.

Он умрет у меня на этом диване, это я ему гарантирую. Этот купон он никогда не забудет.

— Лейла лучше это делает? — дразню его я тихим шепотом, вновь отдаляя момент, когда он мог бы взорваться в моем рту.

— Нет, черт подери. Ты самая лучшая, девочка… ты хорошо это знаешь.

— Скажи мне, что ты мой. Скажи мне это, и я выпью тебя до дна.

— Я твой, — глухо выдыхает Дима, уже явно не соображая. От былой напыщенности и уверенности не осталось и следа. Мы быстро поменялись ролями, и теперь он полностью в моей власти. Кажется, за то, чтобы я продолжила, он бы сейчас отдал не только диск с записью, но и всю компанию.

— Он мой.

— Твой, твой. Возьми его в себя, Эля. Твой член, — выдыхает он, когда я вновь погружаю его настолько глубоко, насколько могу. — Твоя сперма. Все твое, детка. Забери все…

И его бедра вновь начинают подрагивать. Сильно, неудержимо, но еще недостаточно. Если бы я сейчас сделала пару движений, это был бы один из самых ярких оргазмов в его жизни. Пересилив себя, я отпускаю его из плена своих губ и рта. Резко встаю с дивана и дерзко выплевываю:

— В другой раз, Коваль, — вытираю нижнюю губу большим пальцем, пока он находится на грани полета в другое измерение. — Когда будешь готов отдать мне запись, — нервно выдыхаю я, все еще испытывая дикое возбуждение и тотальное нежелание оставлять этого мужчину.

Все-таки месть — это блюдо, которое подают горячим. Буквально раскаленным до предела… не так ли?

Дмитрий

Реагирую мгновенно, несмотря на неожиданный фортель Эли. Рывком вернув спущенные брюки с боксерами на место, вскакиваю следом. Как-то не солидно бежать за Абрамовой, запинаясь за собственные штанины. От усердия и лоб разбить можно, а голова мне еще пригодится. И так мозги плохо работают, благодаря одной несносной обломщице, и ее же стараниями дымится в причинном месте. Я бы даже сказал пылает и жаждет жаркого завершения приятной прелюдии.

— Задержись-ка, милая, — успев резко закрыть дверь буквально перед носом Эли, рвано выдыхаю я в ее макушку. Сердце бешено молотит по ребрам, дурманящий запах духов и возбуждения взрывает обонятельные рецепторы. Она пахнет как женщина, которая отчаянно жаждет, чтобы ее жестко поимели, и вся беготня спровоцирована Элей для ускорения воплощения этой потребности.

Одно быстрое движение, и механический щелчок закрывшегося замка отрезает все пути к отступлению. Мы снова наедине в захлопнувшейся клетке. Лучшего расклада я и сам бы не смог организовать. Эля все сделала за меня — нашла идеальное место, где нас не потревожат, а теперь дело за мной. Наконец-то.

— Не смей меня удерживать, Коваль, — поняв, что единственный выход заблокирован, она отступает назад.

— Иначе — что? Закричишь? — я расслабленно опираюсь спиной на закрытую дверь, намеренно не торопясь застегивать брюки. — Кричи, — развожу руки в стороны, чуть склоняя голову набок, и нахально улыбаюсь. — Но я бы на твоем месте хорошенько подумал о своей репутации. Если нас застукают здесь, то вряд ли поверят, что я затащил тебя сюда против воли и попытался изнасиловать. Учитывая то, как часто нас видели вместе в последнее время, скорее поверят в другую версию.

— Ты этого не сделаешь, — пятясь в глубь комнаты, шипит Эля. Ее глаза-хамелеоны сверкают оттенками синего и голубого. Злая возбуждённая девочка. Идеально.

— Кто меня остановит? — выгнув бровь, вкрадчиво любопытствую я. Лениво отрываюсь от двери и начинаю двигаться в сторону Абрамовой. — Ты?

— Я, — порывисто кивает она, не сводя с меня горящего взгляда. Ее щеки тоже пылают под стать раскаленным радужкам. В темных расширенных зрачках плавится неуправляемая похоть. Она потеряла контроль. Я — тоже. Мы двигаемся на удивление синхронно, и Эле только кажется, что она пытается ускользнуть от неизбежного. На самом деле Элина продолжает делать то, что затеяла несколько минут назад — соблазнять и провоцировать. Я охотно поддаюсь.

Делаю шаг, еще один и еще. Между нами остается не больше метра. Ахнув, Элина упирается ягодицами в рояль. Раздается нескладный протяжный стон задетых клавиш, заставивший Элю дернуться от неожиданности и пугливо оглядеться по сторонам в поисках возможного укрытия. Время уже упущено. Я нависаю над ней, опустив ладони на корпус музыкального инструмента по обе стороны от Абрамовой.

Вот и все.

Отступать некуда.

— Ты правда хочешь сбежать? — спрашиваю хриплым от возбуждения голосом. — Другого раза может и не быть, Эля, — мои губы почти касаются женского виска. У меня пульс зашкаливает, стоит снова втянуть нежный аромат ее волос и сладко-терпкий — неутоленного желания.

— Не трогай меня, — сбивчиво бормочет она, отчаянно сражаясь с искушением и одновременно пытаясь сохранить равновесие, чтобы не плюхнуться задницей на клавиши.

— Десять лет назад мы думали, что нас ждёт ещё много-много встреч, — продолжаю я, не обращая внимания на ее жалкие возражения. — Но все закончилось стремительно. Ни ты, ни я даже не успели осознать…

— Ты все испортил, Коваль. Ты! — запрокинув голову, с гневом смотрит на меня Эля.

Да, она все та же… Та же девчонка, что и тогда. Испуганная, ранимая и дьявольски упрямая, гордая, страстная, так сильно боящаяся осуждения отца и общества лицемеров, в котором выросла.

На секунду возбуждение уходит на второй план, открывая мне болезненную и рвущую душу истину. Я понимал тогда и понимаю сейчас, что заставляет ее выбирать Белова, выбирать разумом, но не сердцем. Легко