Я долго прокручивала в голове, что именно она мне ответит. Как отреагирует на то, что я круглая отличница по итогам девятого класса? Она же и сама училась в академии, для нее должно быть важно, что у нее способная дочь. В то, что я действительно умная, окончательно поверила благодаря нашему директору – во время вручения аттестатов он меня очень сильно выделил. Несколько минут говорил о том, какая я молодец, какая способная и талантливая. Я стояла, гордая, и думала о маме – как же она обрадуется, когда узнает! Вот только аттестат, который мне выдали, оказался не красным, а зеленым. Из-за этого я расстроилась: как маме такой показать? Тем более зеленый цвет я терпеть не могла, поэтому сразу подумала: «Блин, может, я его перекрашу? Иначе какой толк в пятерках, если аттестат зеленый?» И тут по дороге в комнату случайно услышала разговор, который изменил мое отношение к учебе. Алия Имировна стояла на лестнице со старшим воспитателем, Натальей Ивановной.

– Соне нужно идти на золотую медаль, – поучала она, – пусть возьмет с собой в лагерь книги и занимается летом.

– Да-да, – поддакивала Алия Имировна, – конечно. Будем заниматься.

И у меня вдруг внутри поднялся протест. Хотите золотую медаль?! Чтобы вас всех похвалили и сказали, какие вы молодцы, как хорошо меня воспитали?! Не дождетесь! Никаких книг и никакой медали. Если я ради кого и старалась, то ради мамы! Если за кем и тянулась, то только за ней.

В десятом классе назло воспитателям я специально съехала с «отлично» на «хорошо» по многим предметам. А чтобы не уйти, как обычно, в учебники с головой, занимала себя всем, чем могла. Но больше всего рисовала.

Кабинет Людмилы Михайловны был тогда единственным во всем детском доме уголком, где я могла спокойно сидеть и делать то, что мне нравится. Где меня никто не тыкал, не цеплял и не приставал каждые пять секунд с приказами: «Иди сделай. Иди подмети. Иди убери» или еще хуже: «Почему ты грустная? Соня, опять без настроения?» Я приходила и погружалась в работу. Людмила Михайловна не вмешивалась, но помогала, когда я просила что-то мне подсказать: «А как тут надо делать правильно? А как там?» Иногда мы занимались чем-то новым – она показывала, как писать на шелке, на картоне, на дереве. Учила новым приемам. И я, сама того не понимая, постепенно осваивала разные техники – повторяла за учителем, пробовала сама. По профессии Людмила Михайловна была учителем географии, а не изобразительного искусства, но при этом рисовала она потрясающе, ей это было дано от Бога. Поэтому я и тянулась к ней. Конечно, давно забылся тот детский страх, который охватил меня при нашей первой встрече – я уже совершенно иначе ее воспринимала.

Ничего особенного в моих картинах тогда еще не было, по крайней мере, Людмила Михайловна ничего такого не замечала. Она гораздо больше занималась другой моей одноклассницей – ее картины возили на выставки от детского дома. Я и сама в глубине души была уверена, что не умею рисовать. Просто теперь мне это нравилось больше жизни, и все. Я делала бесконечные попытки перенести на бумагу то, что жило у меня внутри, – мои надежды на будущее. Природу, простор, океаны, водопады, реки. Затерянные среди деревьев дома и замки. Уходящие в дальнее плавание корабли. Свой собственный дом на берегу моря.

А потом произошел случай, который вернул меня на землю. Я в который раз убедилась: пока живешь в детском доме, ничего своего, сокровенного, нельзя показывать людям. Все и всегда нужно скрывать.

В десятом классе мы с Людмилой Михайловной готовились к выставке – нас предупредили, что планируется галерея за пределами детского дома. Для меня это была первая в жизни возможность показать свои картины, послушать, что о них говорят. Мы отбирали работы, которые будем там выставлять, думали, что именно возьмем, составляли список. Мне хотелось показать самое лучшее – то, что я планировала забрать из детского дома с собой, во взрослую жизнь. Особенно была дорога мне картина «Корабль».

И вот в разгар этой подготовки к нам в группу пришла секретарь.

– Соня, ты и еще ты, – она показала на двух моих одноклассников, – вам сейчас нужно красиво одеться. Вы едете на мероприятие вместе с директором.

Мы сделали как велели – такие ситуации были не редкостью, меня как примерную ученицу постоянно куда-нибудь отправляли «представлять детский дом» – оделись, вышли во двор и сели в машину к директору. Он сам был за рулем, рядом сидела Райка, заместитель, и мы вместе поехали в центр Москвы – кажется, в дом Шереметева. Несколько сотен метров в конце маршрута ехали два часа: в центре образовалась страшная пробка. Наконец добрались до кованой ограды, и нам как особо важным гостям помогли запарковаться на специально подготовленной для этого площадке.

Мы прошли по дорожке, поднялись по лестнице на крыльцо с колоннами и вошли в огромный зал, полный людей. И вдруг эти люди все обернулись ко мне! И стали улыбаться как старой знакомой. Я невольно сжалась под чужими настырными взглядами.

– Здравствуй, Соня! – Незнакомый человек кивнул мне.

– Добрый вечер, Соня! – помахала рукой дама.

– Ооо, какие люди! – подскочил распорядитель. – Соня, добро пожаловать!

Я как будто попала в заколдованный мир. Со мной все здоровались, подходили, улыбались, пытались пожать руку. А я не понимала, что происходит. Откуда все эти люди знают меня? Я вижу их первый раз в жизни!

Меня взяли под локоток, проводили к креслам в первом ряду.

– Вот, сюда, садитесь, пожалуйста!

И только в этот момент я заметила, что все мои картины, которые раньше висели в кабинете Людмилы Михайловны и должны были в скором времени отправиться на выставку, оказались на стенах в этом огромном зале. Все образы, которые возникали у меня в голове, а потом робко перемещались на бумагу, предстали вдруг перед огромной толпой. Пейзажи, которые я придумала. Замки, которые вообразила. Море, которое появлялось внутри, стоило закрыть глаза. И корабль – мой корабль – который я полюбила как часть себя и уже видела в своем доме. Он стал моей путеводной звездой, он помогал мне возводить внутри себя будущее. Я знала: когда я выйду из детского дома, то буду не одна. Со мной будет этот корабль!

А теперь он лежал на столе. Один. Я начала смутно догадываться, зачем он здесь, и у меня сердце упало в пятки в одно мгновение! Я почувствовала такой ужас и холод в груди, словно начала стремительно падать откуда-то с опасной высоты и уже знала, что разобьюсь.