— Да, скорее всего, так и будет, ему нужна привычная среда и знакомые лица. Положительные эмоции и надлежащий уход. Мы делали все, что в наших силах, но вы сами видите… — извиняясь, пожимает плечами главный врач, отдавая мне историю болезни и помогая организовать отправку Влада.

Состояние его не столь критично, так что решаем отказаться от санитарной авиации и, пусть и поздно ночью, но возвращаемся тем же маршрутом, что и прибыли сюда. А когда в клинике я передаю его ожидающим нас врачам, ловлю встревоженный взгляд Карины и каким-то шестым чувством понимаю: ее волнение связано не только с наконец-то отыскавшимся мужем.

— Она в родильном отделении, — словно медиум, читающий мысли, отвечает она на мой невысказанный вопрос.

Страх налетает на меня безжалостным коршуном, клюет в самое темечко, разгоняя по телу панику. Так страшно мне еще ни разу в жизни не было, даже на службе в горячих точках, даже на поле боя, даже… Да никогда, черт побери!

Сердце делает кульбит, бухая где-то в горле, и единственная мысль сверлит мозг: «Только бы все обошлось!» На остатках сознания отдаю четкие распоряжения по размещению Влада, оперативно расставляю парней на охрану палаты и еще нескольких отправляю на сестринский пост и лестницы. Убедившись, что дальше и без меня справятся, опрометью мчусь в отделение, где хозяйничает Давид, попутно набирая его номер.

Долгие монотонные гудки выворачивают душу наизнанку. Перескакивая через две ступеньки, взлетаю по лестнице, игнорируя лифт, и перевожу дыхание только тогда, когда оказываюсь на нужном мне этаже. Здесь на удивление тихо, и лишь сурового вида медсестра, хмуря густые брови, окидывает меня недовольным взглядом. Вроде, в здешнем заведении к пациентам и посетителям должно быть другое отношение, но эта дама, видимо, старой закалки, ее не прогнешь и ни за какие коврижки не заставишь лебезить и деланно улыбаться.

— Папаша! — строго и достаточно громко окликает она меня. — Вы чего это посреди ночи тут шляетесь?! Не положено! — твердо заявляет дама, выставляя грудь вперед.

— У меня жена рожает, — частично вру я (ну, не буду же я сейчас объяснять ей наш с Крохой социальный статус — так она тем более меня не пустит, и даже помощь друга тут может не помочь).

— Имя! — коротко бросает она и подходит к небольшому столику, на котором стоит ноутбук.

Без запинки выдаю ей данные Агнии и вновь пытаюсь дозвониться до Давида.

— Долго вы, папочка, добирались! — осуждающе произносит женщина, а у меня отчего-то темнеет в глазах и дыхание застревает в легких. Пульс зашкаливает, тарабаня по вискам скорбным набатом. Боже, только ни это!

— Родила уже и в палату переведена, — сообщает так, словно читает статотчет.

— Номер! — требовательно наступаю я, готовый горы свернуть, но добраться до Крохи.

— Ну чего ты тут шумишь? — раздается усталый, но такой довольный голос Давида, а сам он идет ко мне навстречу, снимая очки и сжимая двумя пальцами переносицу. — Все хорошо, — говорит он и мне, и Церберу в белом халате.

— Можно к ней? — Слова вырываются вместе с остатками воздуха и той ядовитой паники, что сжирала меня последние несколько минут.

— Пойдем, — кивает Давид, и я следую за ним, не разбирая пути. — Смотри.

Меня словно вырвали из адова пекла и закинули на небеса. Я почти не дышу, прижавшись лбом к прохладному стеклу большого окна. Там, за прозрачной перегородкой, в бездушном кувезе, опутанная проводами, тянущимися от медицинских приборов, лежит она. Маленький комочек бездонного счастья.

Огромный подгузник, какая-то, словно игрушечная шапочка и такие же малюсенькие носочки. Оголенная грудь малышки вздымается в частом дыхании, и мое сердце сжимается тисками боли и переживания.

— Что с ней? — чужим безжизненным голосом хриплю я.

— Все в пределах нормы. Мы подержим ее в интенсивке несколько дней, но это не критично, это лишь для мониторинга всех жизненных показателей. Да, она родилась раньше срока, но органы развиты полностью, она лишь не набрала нужный вес.

Давид кладет свою горячую широкую ладонь на мое плечо, слегка сжимает, и я киваю в знак понимания и благодарности.

— А Агния? — не отрывая взгляда от малышки, интересуюсь я, медленно возвращаясь в реальность, пусть и с новыми вводными, но жизнеспособную и вполне себе радужную.

— Отдыхает в палате. Проводить?

— Да… Конечно… Сейчас только…

Я перевожу дыхание и вновь возвращаю своему сознанию способность здраво мыслить. Беру под контроль вспыхнувшие эмоции, загоняя в дальний угол все страхи. И спустя несколько минут я тихо вхожу в палату, боясь потревожить сон изможденной Крохи.

*Степан*

— Как мы ее назовем? — еле слышно звучит голос Крохи.

Она цепляется тонкими пальчиками за металлическую перекладину прозрачного кувеза, в котором лежит малышка, все такая же беспомощная, как и ночью, когда мне ее показывал Давид. Только сейчас мы можем коснуться ее, аккуратно провести подушечками пальцев по немного желтушному тельцу. Говорят, это нормально для новорожденных и пара процедур под специальной лампой нормализует все показатели в ее крови.

— А как ты хотела? — задаю встречный вопрос, поддерживая Агнию за талию, и стараюсь не сводить глаз с них обеих. — Ведь многие мамочки, как только узнают пол малыша, придумывают и имя.

— А я хотела… — Она сбивается, глубоко вздыхает и откланяется назад, крепче вжимаясь спиной в мою грудь. — Я думала, мы вместе… — И хрипло добавляет: — Мы вместе.

Выдыхаю признание ей в макушку: И знаешь, что?..

Чувствую, как она напряглась, вытянулась в струнку и почти не дышит. Глупышка моя маленькая! Мои руки крепче оплетают ее хрупкий стан, и я с улыбкой на устах млею от осознания, что теперь у меня две маленькие хрупкие принцессы. И пусть одна уже совершеннолетняя, а второй только день отроду, они обе одинаково беззащитны и наивно открыты для этого не всегда справедливого мира.

— Я не дам вас в обиду, — шепчу Крохе на ушко, — вы мои, у нас теперь все только вместе, и прежде чем мы пойдем оформлять документы для нашей дочери…

Замолкаю лишь на мгновение, чтобы перевести дыхание и наконец-то сделать тот самый важный шаг, который следовало сделать уже давно. Ведь я понял, что они — моя судьба, моя жизнь, моя любовь навеки, еще в тот день, когда как перепуганный осел, смотрел на монитор аппарата УЗИ и выглядывал в абстрактных завихрениях черты маленького личика.

— Ты выйдешь за меня замуж? — на одном протяжном выдохе сдаюсь на милость этой маленькой, но такой сильной женщины.

Время словно остановилось. Тишина давит на уши, и сердце резко перестает гонять по венам кровь. Секунды превращаются в минуты, минуты кажутся часами. И лишь тихий шелест ее ответа, словно сработавший запал на коробке с праздничным фейерверком, взрывается и раскрашивает мою реальность всеми красками настоящей жизни.