Вдруг высокий в цилиндре поднял глаза, взглянул прямо на Марию – взгляд обжег девичью кожу ледяным синим огнем. Она поняла: Сатана Сатанович уж знает, что за «куколка» у нее на груди… Наверняка они с чертом успели побывать в доме сестры и найти там только опустевшую люльку.

Глаза Сатаны снова сверкнули огнем – огни удлинились, превратились в лучи, лучи потянулись к Марии, коснулись ее санок.

«Все! – поняла бедная девушка. – Он погубит Катю, а заодно и меня. Он же пообещал сгубить всякого, кто встанет у него на дороге!».

– Поехали! – раздался возглас.

Чьи-то руки толкнули сзади санки Марии, и прежде чем девушка успела сделать хоть что-то, они покатились с горы.

Ой, саночки, бегите в поле вволю,

Покажите мне счастье, девичью долю!

Ну а если, не дай бог, случится беда –

Катерина Святая поможет всегда, –

вспомнила она в последний миг древний приговор: когда-то его произносили и ее бабка, и мать, и старшая сестра Наталья. Одной рукой Мария крепко схватилась за санки, другой покрепче обхватила свою крестницу. Девочка проснулась и засмеялась от счастья – ей очень понравилось новое развлечение. А вот Марии стало совсем не до смеха. Другие девицы полетели вниз – навстречу парням. А отмеченные взглядом Нечистого санки внезапно свернули с горы и помчались туда, где под слоем льда сверкало огромное озеро. Они неслись все быстрей и быстрей, точно их гнала неведомая сила. Односельчане в ужасе ахнули: все знали, что лед на озере еще слишком тонок. Мария попыталась спрыгнуть с санок, но не смогла – словно чьи-то руки прижали ее к сиденью.

Малышка Катя все смеялась. Глаза ее крестной матери наполнились слезами – озеро приближалось. Мария быстро поцеловала любимую крестницу в макушку и закрыла глаза, ожидая неминуемой гибели.

– И впрямь несчастливая выпала девушке доля, – горько сказал кто-то из односельчан.

– Пропала девка… – ответил другой, да не договорил.

Все одновременно приоткрыли рты, увидав невиданное и невозможное: сани Марии взлетели над озером и сами собой перенеслись на иной, далекий берег.

Вот только Мария этого не знала. Она провалилась во тьму, тьму сменил яркий свет, и она узрела, что их сани стоят на левой ладони Святой Катерины.

Прекрасная, как заря, огромная, как Оранта в их церкви, женщина в сверкающей золотой короне смотрела на саночниц с доброй улыбкой. В ее правой руке был огромный сверкающий меч. А внизу – у ее ног – стояли черт и Сатана Сатанович.

– Они мои! – гневно сказал Нечистый.

– Твои? – спросила святая Катерина голосом гневным, как молния. – Видел ли ты, чтоб путь санок, слетевших с горы, завершился счастливее? Отныне их обеих ждет наилучшая судьба. Их доля уже прописана мной на белом снегу. И не тебе, Нечистый, спорить со мной. Катерина не переписывает девичью долю!

– Что же, на этот раз твоя взяла… – недовольно прорычал Сатана и исчез вместе со своим чертом.

А святая Катерина посмотрела на замершую от страха бедную девушку и вновь улыбнулась:

– Повезло тебе, Мария, невеселой была доля твоя – безмужняя, бездетная. Ждали тебя впереди только горести да печали. Но, пожелав спасти любимую крестницу, ты села в саночки вместе с ней – и изменила свою судьбу. Девчушка была слишком удачлива, чтобы погибнуть. А ты была с ней… и как я уже говорила, я не переписываю девичьих судеб на белом снегу.

Так закончилась эта история.

Мария очнулась на дальнем берегу, вскочила с саночек, побежала со всех ног в село и положила крестницу обратно в люльку. Так никто никогда и не узнал, что малышка была вместе с ней в страшный миг – все решили, что удачу ей принесла тряпичная кукла. С тех пор так и повелось: садясь в санки на праздник Святой Катерины, девушки брали с собой самодельную ляльку на счастье. Или садили куколку в сани вместо себя и спускали с горы. Так и прозвали такую куколку – санница.

В следующем году Мария вышла замуж за Павла. А когда ее маленькая крестница Катя подросла, она, как и предсказывали, стала женой самого князя, и на долгие годы их край сделался счастливым и богатым.

То было давно. Может, столетье назад, может, больше. Но и спустя много лет, с началом зимы, 7 декабря, в день Святой Катерины[2], многие, по-прежнему делали обрядовых куколок-санниц и гадали с их помощью, а крестные родители непременно дарили их на счастье своим крестникам вместе с нарядными санками.

И кто знает, быть может, именно поэтому елочная игрушка санница появилась одной из первых? И с тех пор всегда приносит счастье в ваш дом!

Ревела осенняя буря; река рвалась из берегов; по широким улицам качалися фонари; от них тянулись и шевелились длинные тени; казалось, то подымались с земли, то опускались темные кровли, барельефы, окна. В городе еще все было в движении; прохожие толпились по тротуарам; запоздавшие красавицы, как будто от бури, то закрывали, то открывали свои личики, то оборачивались, то останавливались; толпа молодежи их преследовала и, смеясь, благодарила ветер за его невежливость; степенные люди осуждали то тех, то других и продолжали путь свой, жалея, что им самим уже поздно за то же приняться; колеса то быстро, то лениво стучали о мостовую; звук уличных рылей носился по воздуху; и из всех этих разнообразных, отдельных движений составлялось одно общее, которым дышало, жило это странное чудовище, складенное из груды [людей и] камней, которое называют многолюдным городом. Одно небо было чисто, грозно, неподвижно – и тщетно ожидало взора, который бы поднялся к нему.

Вот с моста, вздутого прибывшей волною, вихрем скатилась пышная, щегольская карета, во всем похожая на другие, но в которой было нечто такое, почему прохожие останавливаются, говорят друг другу; «Это, верно, молодые!» – и с глупою радостью долго провожают карету глазами.

В карете сидела молодая женщина; блестящая перевязка струилась между ее черными локонами и перевивалась с нераспустившимися розами; голубой бархатный плащ сжимал широкую блонду[3], которая, вырываясь из своей темницы, волновалась над лицом красавицы, как те воздушные занавески, которыми живописцы оттеняют портреты своих прелестниц.

Подле нее сидел человек средних лет, с одним из тех лиц, которые не поражают вас ни телесным безобразием, ни душевной красотою; которые не привлекают вас и не отталкивают. Вас бы не оскорбило встретиться с этим человеком в гостиной; но вы двадцать раз прошли бы мимо, не заметив его, но вы не сказали б ему ни одного сердечного слова, но при нем бы вы побоялись того чувства, которое невольно вырывается из бездны душевной и терзает вас, пока вы не дадите ему тела и образа. Словом, в минуту сильной умственной деятельности вам было бы неловко, беспокойно с этим человеком; в минуту вдохновения – вы бы выкинули его за окошко.