– Привет, – стараюсь говорить бодрее.

– Привет, Аль, как дела?

– Нормально. А у тебя?

– Тоже хорошо. Слушай, к нам московский театр приехал, в четверг будет спектакль, давай сходим?

Ух ты. А он правда старается.

– Хорошо, давай.

– Отлично, – слышу, воодушевился, и это приятно. Неужели им движет не только ответственность, но и какие-то чувства ко мне? – Кристина тоже будет, ты не против?

Вот черт. Вообще-то против. Не уверена, что хочу ее видеть. Она мне и так не нравилась, а после всего, что я узнала…

– Нет, конечно, нет.

А что я еще могла сказать? Жаль, он сначала не уточнил этот момент, а то я бы сослалась на занятость. С другой стороны, можно слинять в последний момент. Хотя знаю, что я так не сделаю, конечно.

Два дня до четверга пролетают незаметно. С Ромой мы темы Димы больше не касаемся, как и прошлого. Однако перед походом в театр он желает мне удачи. Мило, ага.

Кристина в красивом вечернем платье с макияжем и прической привлекает к себе внимание мужчин. Я держусь немного в стороне, чувствуя себя золушкой. Пока еще женщина может себе позволить облегающее платье, живота не видно.

Спектакль по итогу мне нравится, начало показалось затянутым и скучным, но потом разошлось, так что я не могла оторвать глаз от действа.

После мы идем в кафе, там, конечно, напряжение больше чувствуется. Говорим о спектакле или на отвлеченные темы, я исподволь разглядываю Кристину. Роман сказал, что не любил ее, но ведь тогда думал, что любил. На что запал, конечно, я понимаю. Свое получил, обжегся, отпустил, пережил. Неужели отец реально ее любит настолько? За что?

Когда Кристина выходит в туалет, я не удерживаюсь и спрашиваю:

– А вы с Кристиной давно знакомы?

Он мгновенье хмурится, глядя в свою чашку, потом улыбается.

– Она была моей студенткой, мы много лет не виделись, а когда встретились снова… В общем, закрутился роман, в итоге вот поженились.

– Ты любил ее еще в институте?

Отец постукивает пальцами по столу, явно не желая отвечать на этот вопрос. Но все же говорит:

– Да, она тогда произвела на меня впечатление, но между нами ничего не было.

– И ты любил ее все эти годы? – продолжаю выпытывать, потому что хочу понять его. Отец растягивает губы в улыбке.

– Мне сложно ответить на этот вопрос однозначно, Аль. Между нами ведь ничего не было. Я вспоминал о ней периодически. Думал, как бы все сложилось, если бы я… Если бы был более твердым в своих намерениях, проявил настойчивость. Она предпочла мне другого и уехала с ним в Москву.

– И ты считаешь, это нормально? – все-таки не выдерживаю. Он мягко улыбается, глядя на меня.

– Не стоит судить ее строго. У Кристины сложная жизнь. Кочевой ребенок, которым родители толком не занимались, таскали ее по всей стране, никуда не отпуская. Она мечтала начать свою жизнь, только вот от воспитания никуда не денешься… Кристина не могла перестроиться, стать обычным человеком, матерью, женой… Тогда не могла. Таскалась по стране, жила то там, то тут, пробовала себя в разных сферах. Пока не пресытилась, не начала искать смысл в чем-то другом. Так вышло, что она оказалась снова в нашем городе, и мы встретились…

– Ты ведь не был женат?

– Нет.

– А она?

– Была дважды. Официально. Аль, – он берет меня за руку, – вижу, вы не очень ладите. Не могу требовать любить ее. Но попытаться понять можно, правда ведь? Мы все неидеальны. У каждого за спиной багаж ошибок. И он продолжает пополняться, не взирая на возраст и опыт. Понимаю, с ней сложно, она привыкла быть главной женщиной в любом обществе, и для нее твое появление – это своеобразная конкуренция. Плюс гормоны, беременность. Но я люблю ее. Иррационально? Да, возможно. Но любовь вообще чувство нелогичное, так ведь?

Я киваю, все же улыбнувшись. И странно, меня немного отпускает. Кто я такая, чтобы ее судить? Это еще Гордеев может, наверное, имеет какое-то право. И я действительно ее не знаю. Если Роман простил, значит, принял ее поступок. А мне стоит принять прошлое и жить без оглядки на него.

Отец подвозит меня до подъезда, и я запоздало пугаюсь, когда он тормозит возле машины Гордеева. Глупо, наверное, в темноте все равно номеров не разглядеть, но стараюсь быстрее распрощаться и уйти. Быстро поднявшись по лестнице, звоню в дверь. Два дня назад я на всякий случай дала Роме запасные ключи, и вот он ими воспользовался. Открывает дверь, улыбнувшись, затягивает внутрь и тут же прижимает к стене. От неожиданности я теряюсь, а Рома целует меня, запуская руки под подол платья.

– Чулки, – усмехается мне в губы, я выдыхаю в ответ.

– Это прямо нападение, – шепчу, млея от его прикосновений.

– Именно оно, – усмехнувшись, Рома подхватывает меня, ойкнув, обвиваю ногами его талию, цепляясь за плечи. Через несколько шагов оказываюсь на кровати, прижатая сильным телом.

Рома оставляет поцелуи на моей шее и лице, а потом шепчет на ухо:

– Я соскучился, – и я подаюсь ему навстречу, прижимаясь плотнее.

Боже, если бы только можно поставить это мгновенье на вечный репит. Чтобы были только он и я, чтобы чувствовать его ласку, слышать нежность в голосе. Быть рядом, близко. Вплотную, и еще чуть ближе. Телами, душами. Как же жить и осознавать, что это кончится? Неужели кончится?

В пятницу, к концу рабочего дня появляется Марина. Мебель по ее комнате полностью готова, и завтра планируется доставка. Они сидят с Глебом на диванчике и пьют чай, я делаю вид, что очень занята. На самом деле не хочу смотреть девушке в глаза. Я сплю с ее отцом, и мне неловко. Парочка обсуждает мебель, а потом Глеб говорит:

– Думаю, заказ на вторую комнату сделаем быстрее, по крайней мере, мы стараемся.

– Не торопитесь, – фыркает Марина, – отца все равно нет дома круглыми сутками.

– В смысле? – не понимает Глеб, а я замираю, прислушиваясь.

– В том самом. Завел себе бабу. Вижу его в лучшем случае часа два в день, когда с пар приезжаю. В шесть он сматывается с концами. Так что ему сейчас не до мебели.

– Глядишь, мачехой обзаведешься, – смеется Глеб, а я густо краснею, благо, они этого не видят. Да уж, мачехой…

– Глупости не говори, – отмахивается Марина беспечно, – у отца всегда было море баб. Некоторые задерживались дольше, он меня даже знакомил с ними, но исход всегда один: они пропадают из его жизни, и их место занимают другие.

В груди становится больно, смотрю в столешницу, пытаясь сглотнуть застрявший в горле ком. Марина с ним всю жизнь рядом, ей видней. Если мужчина к сорока не обзавелся семьей, скорее всего, и не обзаведётся. Ему так удобно, не нужна ему жена. Зачем, когда можно наслаждаться необременительными отношениями, пока они таковыми являются? А потом менять их на другие необременительные. И я для него всего лишь этап, безусловно приятный и безусловно конечный.