А еще не понимаю ее. Если отбросить весь девичий бред: чего хочет Саша? Ведь мы с ней почти незнакомы, и она не раз подчеркивала, что ее ко мне именно влечет. Конечно, для восемнадцатилетней не испорченной девчонки следующее действие — влюбиться. То есть, конечно, решить, что влюбилась, потому что всерьез подобные чувства воспринимать нельзя. Но она будет, и я должен мягко, чтобы не сломать, объяснить, что от ее тяги ко мне до любви еще очень длинный путь.

Все это звучит очень складно и разумно, пока я не начинаю вспоминать вчерашний день. Потому что все доводы разума тут же разбегаются, и единственное, чего хочется, так это уложить Сашку в кровать и трахать до бессознательного состояния, наслаждаясь ее искренностью и отдачей.

Я беру телефон в руки и довольно долго смотрю на него, но все же ничего не пишу и не звоню. По телефону такие разговоры лучше не начинать, чтобы не давать ложных надежд. А я сам еще не знаю, что делать. Впервые со мной такое.

На удивление, мама выглядит свежей, и настроение хорошее, всю дорогу что-то говорит, я поддакиваю в нужных местах, понимая, что болтовня — следствие нервов. До больницы два часа езды, и вскоре она уже в палате, где ее готовят к операции, а я беседую с врачом. Ничего нового, конечно, не слышу, так что остается только ждать.

Шамова приезжает незадолго до операции, я в это время сижу в кафе на первом этаже и пью кофе, отчаянно ругаясь с московским офисом. Ушёл подальше, чтобы не пугать маму своими криками. Сорвали сроки выполнения по договору, оправдывая это тем, что им задержали доставку стройматериалов. Мне, блядь, какая разница?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Их работа делать так, чтобы задержек не было, и если надо, поехать в ебеня на металлобазу и лично привезти оттуда заказ. Хоть на собственном хребте. Я обещаю, что неустойку вычту из зарплаты, хотя конечно, так себе угроза. Потому что если я так сделаю, то парню придется работать на меня бесплатно пару лет.

Звоню своему заму и обещаю ему то же самое, если он не разберется с заказчиками и не уладит вопрос. Хорошо хоть заказ не государственный, а то влетели бы на крупную сумму без права оправданий.

Короче, когда я кладу трубку, настроение ни к черту.

Шамова, слушающая меня последние минут пять, усмехается:

— А ты страшен в гневе, Рома.

— Ага, так что не провоцируй, — кидаю ей и допиваю успевший остыть кофе.

— А то что? — она щурится, всматриваясь в меня.

Я отвечаю внимательным взглядом, замечая, как что-то в ней неуловимо изменилось. Появилась нагловатая уверенность, что ли. Думает, раз помогает мне с матерью, так я буду шелковым? Да пошла она на хуй. Ладно, надо остыть, это просто разговор с Москвой несколько выбил из колеи.

— Пойдем, — киваю ей, вставая.

Она следует за мной молча, даже не пытаясь начать диалог, и вообще ведет себя отстраненно.

Зато у матери в палате преображается. Без остановки улыбается, гладит ей руку, болтает так много, что у меня начинает болеть голова. Но мать, кажется, и впрямь счастлива.

— Все будет хорошо, Маргарита Михайловна, — Инна говорит так приторно, что я удивляюсь, как еще никто не выставил ее отсюда за гадкое притворство, — главное, помните, что мы с Ромой всегда рядом и готовы помочь.

Она переплетает наши пальцы, а я с трудом подавляю желание выдернуть руку. Сам не понимаю, почему, но Шамова вдруг стала меня раздражать еще больше, чем обычно. Мама улыбается, а Инна записывает в ее телефон свой номер, на всякий случай.

— Когда меня выпишут? — спрашивает мать.

— Доктор сказал, дней через пять после операции, если все будет хорошо.

А потом я провожу два напряженных часа, ожидая, когда выйдет доктор. Инна на удивление тиха, не лезет ни с наставлениями, ни с подбадриваниями. Сидит молча, уставившись в телефон.

Наконец, операция заканчивается. Мама в реанимаци и до завтрашнего дня там останется. Все прошло хорошо. Я выдыхаю, интересуясь, можно ли ее повидать. Но док категорично качает головой. Все завтра.

Инна уходит в туалет, а я, как только остаюсь один, сразу думаю о Саше. Кидаю взгляд на часы: Матвей должен быть на работе, может, она и снимет трубку? Все-таки мурыжить ее столько времени — даже жестоко.

Саша отвечает почти сразу, и я слышу, как она произносит на выдохе:

— Алло?

— Привет, — и помимо воли улыбаясь, представляя, как она сейчас сжимает трубку и закусывает губу.

— Привет.

— Как дела?

На несколько секунд устанавливается тишина, и она мне почему-то не нравится.

— Все нормально… — Саша запинается, — завтра поговорим, хорошо? Мне неудобно.

Я не успеваю ответить, потому что слышу голос Инны за спиной:

— Я готова, можем ехать.



Он все-таки позвонил! И одновременно меня накрыло радостью и беспокойством. Потому что весь день я только и делала, что истязала себя противоречивыми мыслями. Разговор с тетей Инной крутился в голове на повторе.

Но не смотря на все ее доводы, разумные и правильные, сердце отказывалось принимать, что я должна все закончить. Как же это возможно, когда у нас только все началось? И да, может, у них с тетей Инной что-то там намечалось, но ведь это все было до нас. До НАС. Может, теперь Роман все переосмыслит, порвет с ней?

Я в который раз перечитываю его смс, словно пытаясь черпать из нее силы, чтобы не разреветься. Но как же сложно притворяться перед мамой, благо, она после Москвы погрузилась в работу, так что мы не особо много пересекаемся. Но выслушать рассказ о путешествии и посмотреть фотки я должна была, хотя по факту ничего не видела и не слышала.

И вот он звонит. А я теряюсь, не зная, что сказать. И просто обрываю разговор, потому что мне надо видеть его глаза, трогать его, чувствовать, чтобы понять, что между нами. И есть ли вообще что-то?

И когда я уже тянусь к кнопке выключения, слышу голос тети Инны. Сжимаю трубку обеими руками и сглатываю, в горле сразу образуется ком, а перед глазами разливается туман.

И все вопросы, ответы, надежды, все рассыпается в труху, сжигается в миг пламенем и осыпается пеплом на пол перед моими ногами, туда, где, наверное, валяется мое сердце.