– Мне еще нужно убрать второй этаж, – я встаю. Он тянет меня за рукав обратно на кровать.

– Ну же, еще пять минут.

Я снова ложусь рядом, спиной к нему, и он меня обнимает. Но я все думаю про выпускной альбом. Я работала над альбомом для Питера много месяцев. Он мог бы написать мне хорошее пожелание.

– Неплохая подготовка к колледжу, – бормочет он, притягивая меня ближе и обвивая руками. – В общежитии кровати будут маленькими, по крайней мере, в Вирджинии. А в Северной Каролине?

Не оборачиваясь, я отвечаю:

– Не знаю, я не видела общежития.

Он прижимается лицом между моими плечом и шеей.

– Это был вопрос на засыпку, – говорит он, и я чувствую его улыбку. – Чтобы проверить, не ходили ли вы с Крис в гости к какому-нибудь парню. Поздравляю, ты его прошла.

Я не могу не рассмеяться. Но потом устраиваю ему встречную проверку:

– Напомни мне забрать выпускной альбом, когда поеду домой.

Он на секунду замирает, а потом легким тоном говорит:

– Мне нужно его найти. Он где-то в комнате. Если не найду сразу, привезу потом.

Я отодвигаюсь и сажусь. Он недоуменно смотрит на меня снизу вверх.

– Я видела альбом у тебя на столе, Питер. И знаю, что ты до сих пор ничего не написал!

Питер садится, вздыхает и резким движением проводит пальцами по волосам. Бросает на меня взгляд и отводит глаза.

– Я просто не знаю, что написать. Я знаю, что ты хочешь чего-то очень романтичного, но не знаю, что сказать. Несколько раз пытался, но у меня просто… ступор. Ты же знаешь, такие вещи мне не даются.

Я с чувством говорю:

– Мне неважно, что ты скажешь, лишь бы от души. Что-то милое. Как ты сам. – Подобравшись ближе, я обвиваю его шею руками. – Ладно?

Питер кивает. Я легко целую его, и он целует меня в ответ. Я больше не думаю про дурацкий альбом. Каждый вздох, каждое движение ощущаются особенно остро. Я запоминаю их все, чтобы сохранить в сердце.

Когда мы отстраняемся, Питер смотрит на меня и говорит:

– Вчера я ездил домой к отцу.

– Правда? – Я шире раскрываю глаза.

– Да. Он пригласил меня и Оуэна на ужин. Я не хотел соглашаться, но Оуэн попросил пойти с ним, и я не мог ему отказать.

Я снова ложусь и опускаю голову ему на грудь.

– Как все прошло?

– Неплохо. У него красивый дом.

Я ничего не говорю и жду, когда он продолжит. Проходит немало времени, прежде чем он добавляет:

– Помнишь тот старый фильм, который ты меня заставила смотреть, где бедный мальчик прижимается носом к витрине и смотрит внутрь? Вот так я себя чувствовал.

«Тот старый фильм» – это «Вилли Вонка и шоколадная фабрика». Сцена, где Чарли смотрит, как другие дети веселятся в магазине конфет, но не может присоединиться, потому что у него нет денег. От мысли, что Питер – красивый, уверенный, жизнерадостный – так себя чувствует, мне хочется плакать. Может, не стоило так давить на него, чтобы он встретился с отцом?

– Для этих детей он повесил баскетбольное кольцо. Я много раз просил его, но он так этого и не сделал. Его дети даже не любят спорт. По-моему, Эверетт в жизни не брал в руки баскетбольный мяч.

– Оуэну понравилось?

Он неохотно признает:

– Да, он играл в приставку с Клейтоном и Эвереттом. Папа сделал гамбургеры и стейки на гриле. Даже надел дурацкий фартук. Мне кажется, за все время их с мамой брака он ни разу не помогал на кухне. – Питер делает паузу. – Но посуду он мыть не стал, так что, наверное, не так уж сильно изменился. Но я все равно видел, как они с Гейл стараются. Она испекла торт. Хотя и не такой вкусный, как твой.

– Какой торт? – спрашиваю я.

– Из темного шоколада. Суховатый. – Питер колеблется, а потом говорит: – Я пригласил отца на вручение аттестатов.

– Правда? – взволнованно говорю я.

– Он все спрашивал про школу, и… не знаю. Я вспомнил твои слова, взял и пригласил его. – Он пожимает плечами, словно ему все равно, придет отец или нет. Он притворяется. Ему не все равно. Совсем нет. – Сможете познакомиться.

Я прижимаюсь к нему поближе.

– Я так тобой горжусь, Питер.

Он издает смешок.

– Чем тут гордиться?

– Тем, что ты даешь отцу шанс, хотя он этого и не заслуживает. – Я смотрю ему в лицо. – Ты хороший мальчик, Питер К.

Он так улыбается, что я люблю его еще больше.

ПИТЕР ОТВЕЗ МЕНЯ ДОМОЙ, и у меня оставалось как раз достаточно времени, чтобы сбегать в продуктовый за чипсами и сальсой, мороженым, халой, бри, газировкой из красных апельсинов – всем необходимым, сами понимаете, – а потом вернуться домой, убраться в ванной и застелить постель Марго свежими простынями.

Папа забирает Марго из аэропорта по пути с работы. Она приезжает в первый раз после того, как к нам переехала Трина. Заходя в дом с чемоданами, она окидывает взглядом гостиную и задерживается на стене над камином, где теперь висит абстрактный пейзаж с побережьем, который перевезла Трина. Выражение лица Марго не меняется, но я знаю, что она заметила перемену. Свадебный портрет папы и мамы я перенесла в свою комнату за день до переезда Трины. Теперь Марго осматривает всю комнату, молча отмечая все изменения. Вышитые подушки на диване, их с папой фотография в день, когда он сделал ей предложение, в рамке на столике, новое кресло. Многочисленные мелочи, принадлежащие Трине. Когда я смотрю на комнату глазами Марго, она кажется несколько захламленной.

Марго снимает туфли, открывает дверцу обувного шкафа – и обнаруживает, что у Трины очень много обуви.

– Ого, сколько здесь всего, – говорит она, отодвигая в сторону велосипедные кроссовки Трины, чтобы освободить место для своих ботинок.

Мы заносим багаж наверх, Марго переодевается в домашнюю одежду, и мы спускаемся перекусить, пока папа готовит ужин. Я грызу чипсы на диване, а Марго вдруг встает и объявляет, что собирается перебрать обувной шкаф и выкинуть всю свою старую обувь.

– Прямо сейчас? – спрашиваю я с набитым ртом.

– Почему бы и нет? – Если уж Марго что-то решила, то делает сразу же.

Она вытаскивает все из шкафа и садится на пол со скрещенными ногами, принимаясь перебирать, что оставить, а что пожертвовать Армии Спасения.

– Оставить или выкинуть? – спрашивает она, показывая пару черных ботинок.

– Оставь или отдай мне, – отвечаю я, зачерпывая сальсу чипсами. – Они так мило смотрятся с легинсами.

Она бросает ботинки в кучу того, что остается.

– Собака Трины так линяет, – ворчит она, собирая шерсть со своих легинсов. – Как вы теперь носите черное?