После того как нас объявляют выпускниками и мы бросаем шапочки в воздух, Питер пробирается через толпу ко мне. Он улыбается, шутит, приветствует людей, но что-то не так. В его взгляде пустота, даже когда он обнимает меня.

– Привет. – Он легко целует меня в губы. – Итак, мы официально в колледже.

Оглядевшись, я поправляю мантию и говорю:

– Я не видела твоих маму и брата. Твой папа сидит с ними? Братья пришли? Мне подойти сейчас или после того, как я сфотографируюсь с семьей?

Питер качает головой и не смотрит мне в глаза.

– Папа до последнего момента не знал, что не сможет прийти.

– Что?! Почему?

– Что-то случилось. Кто знает?

Я поражена. На матче по лакроссу его отец показался мне таким искренним.

– Надеюсь, случилось что-то достаточно серьезное, чтобы оправдать его отсутствие на выпускном собственного сына.

– Да ничего. – Питер пожимает плечами, словно ему все равно, но я знаю, что это не так. У него слишком сильно стиснуты зубы, вот-вот сломаются.

За его плечом я вижу, как к нам пробирается моя семья. Шляпу Трины нельзя не заметить даже в этой толпе. У папы огромный букет роз разных цветов. На бабушке костюм брусничного цвета, у нее свежая завивка.

Я так хочу подольше побыть с Питером, утешить его, просто находиться рядом.

– Извини. – Я беру его за руку и хочу сказать больше, но моя семья добирается до нас, и все меня обнимают. Питер приветствует бабушку и фотографируется с нами, а потом уходит искать своих маму и брата. Я окликаю его, но он слишком далеко и не оборачивается.

После фотосъемки мы всей семьей едем обедать в японский ресторан. Мы заказываем полные тарелки суши и сашими, и я заправляю за воротник салфетку, чтобы не забрызгать белое платье соевым соусом. Трина садится рядом с бабушкой и болтает с ней обо всем на свете. Я практически слышу, как бабушка думает: «Господи, какая она болтливая». Но Трина старается, и бабушка это ценит. Я пытаюсь радоваться и праздновать, это ведь обед в мою честь. Но могу думать только о Питере и о том, как обижена за него.

За мороженым мокки бабушка рассказывает обо всех местах, которые хочет показать нам в Корее: буддистские монастыри, уличные рынки, клинику, в которой ей удалят родинки. Она указывает на крохотную родинку у Китти на щеке и говорит:

– Мы избавимся от этого.

Папа выглядит встревоженным, а Трина поспешно спрашивает:

– Не рано ли?

– Все будет в порядке, – отмахивается бабушка. А потом Китти спрашивает, с какого возраста в Корее делают пластику носа, и папа едва не давится пивом. Бабушка угрожающе смотрит на нее:

– Тебе никогда ни за что нельзя менять форму носа. У тебя нос, приносящий удачу.

– Правда? – Китти осторожно трогает носик.

– Абсолютная, – говорит бабушка. – Поменяешь нос – удача тебе изменит. Так что никогда этого не делай.

Я трогаю свой нос. Про него бабушка никогда ничего не говорила.

– Марго, ты сможешь купить там новые очки, – говорит бабушка. – В Корее они очень дешевые, а оправы самые модные.

– О-о-о! – говорит Марго, окуная кусочек тунца в соевый соус. – Я всегда хотела красную оправу.

Повернувшись ко мне, бабушка спрашивает:

– А ты, Лара Джин? Рада занятиям кулинарией?

– Очень рада, – восторженно говорю я.

Я пишу Питеру под столом:

Ты в порядке?

Обед почти закончился. Приезжай в гости, когда хочешь.

Из ресторана мы едем вдвоем с папой. Трина, Марго и Китти отвозят бабушку. Марго хотела поехать с нами, но бабушка настояла, чтобы она ее сопровождала. Она знает, что Марго не в восторге от Трины, и пытается их подружить. Бабушка ничего не упускает.

По дороге домой папа смотрит на меня влажными глазами и говорит:

– Мама бы так тобой сегодня гордилась, Лара Джин. Ты знаешь, как она переживала за твое образование. Она хотела, чтобы у тебя были все возможности в жизни.

Трогая кисточку на моей академической шапочке, я спрашиваю:

– Как ты думаешь, мама расстроилась, что не успела закончить магистратуру? Конечно, она не жалела, что Китти родилась. Но может, жалела, что жизнь не сложилась иначе?

Он удивлен моим вопросом. Покосившись на меня, он говорит:

– Нет, не думаю. Китти была приятным сюрпризом. Я это говорю не для того, чтобы тебя успокоить. Мы всегда хотели большую семью. И она собиралась вернуться к учебе, когда Китти пойдет в детский сад. Она не отказывалась от этого плана.

– Правда?

– Ни за что. Она собиралась закончить учебу. Той осенью она собиралась вернуться к занятиям. Ей просто… не хватило времени. – У папы немного сбивается голос. – У нас было всего восемнадцать лет вместе… Столько же, сколько ты прожила на свете, Лара Джин.

У меня в горле комок. Если подумать, восемнадцать лет с любимым человеком – это не так уж много.

– Папа, давай заедем в аптеку? Мне нужно купить фотобумагу.

Сегодня утром, еще до церемонии, мы с Питером сфотографировались вдвоем в мантиях и шапочках. Фото станет последней страницей альбома, последней главой нашей школьной жизни.

ПИТЕР ПРИЕЗЖАЕТ ПОСЛЕ УЖИНА вместе с мамой и Оуэном. Я бегу открывать дверь и сразу спрашиваю, поговорил ли он с отцом, но он отмахивается, как будто это не имеет значения.

– Все в порядке, – говорит он. – Я вообще не хотел, чтобы он приходил.

Это задевает, потому что он как будто обвиняет меня, и, может, не зря, ведь это я давила на него, чтобы он позвал отца. Надо было отступить, когда он отказался.

Мы с Питером поднимаемся ко мне в комнату. Папа в шутку кричит: «Оставьте дверь открытой», как делает всегда, и Питер морщится.

Я сажусь на кровать, а он – за письменный стол, далеко от меня. Я подхожу и кладу руку ему на плечо.

– Извини, это я виновата. Не стоило на тебя давить. Ты имеешь полное право на меня сердиться.

– Зачем мне сердиться на тебя? Ты не виновата, что мой отец козел. – Я ничего не говорю, и он смягчается. – Я правда не расстроен. А ты с ним познакомишься в другой раз.

Поколебавшись, я признаюсь:

– Вообще-то я с ним уже встречалась.

– Когда? – изумленно смотрит он. Я сглатываю.

– Я случайно наткнулась на него на одном из твоих матчей. Он попросил не говорить тебе, не хотел, чтобы ты знал. Просто хотел посмотреть, как ты играешь. Сказал, что ему этого не хватает. – У Питера ходят желваки. – Мне следовало рассказать. Извини.

– Не стоит. Я же сказал, мне плевать, что он делает. – Я пытаюсь что-то сказать, но он перебивает: – Давай больше не будем о нем, ладно?