на свое имя весь груз чудовищных обвинений. Не поднимется из могилы, не возьмется за меч, защищая себя. Нетрудно топтать чужие кости: ждать «сдачи» не приходится, вот низость характера и восстает с фальшивой претензией «восстановить историческую правду»…

Правда же состоит в том, что за ордынское направление внешней политики Владимирской Руси нам, отдаленным потомкам русских того времени, надо Александру Ярославичу кланяться, кланяться и кланяться. Не был бы он таков в свои годы, так не было бы теперь и нас… никаких.

Здраво высказался на сей счет историк В. Т. Пашуто: «Своей осторожной, осмотрительной политикой он уберег Русь от окончательного разорения ратями кочевников. Вооруженной борьбой, торговой политикой, избирательной дипломатией он избежал новых войн на Севере и Западе, возможного, но гибельного для Руси союза с папством и сближения курии и крестоносцев с Ордой. Он выиграл время, дав Руси окрепнуть и оправиться от страшного разорения»[139].

Самой тяжелой и, как сейчас говорят, «непопулярной» задачей его правления стало — обеспечить правильное налогообложение в пользу Орды. Только так Александр Ярославич мог избавить Русь от новой «Неврюевой рати».

Но именно тот город, который был более всего обязан его воинской доблести, хуже всего отнесся к перспективе платить ордынцам дань. Великий неверный Новгород.

Заняв великое княжение Владимирское, Александр Ярославич дал новгородцам своего юного сына Василия, как поступал когда-то его собственный отец. Василий честно дрался за Новгород с литвой и одержал победу. Но вече выгнало Василия. Вместо него новгородцы позвали к себе младшего брата Александра Ярославича — князя Ярослава, укрывавшегося от татарского гнева во Пскове. Разумеется, им хотелось отдать правление городом в руки взрослого мужа, а не отрока. Ярослав был старше Василия на полтора десятилетия, имел опыт боевых действий, хотя и неудачный. Великий князь разгневался: совсем недавно младший брат участвовал в антиордынском выступлении, и его нынешнее княжение на Новгородчине для татар — словно красная тряпка для быка! Александр Ярославич явился с полками и принудил вечевую республику вернуть Василия и расстаться с Ярославом. Он также заставил новгородцев свести с посадничества его врага, Онанью, и утвердил в городе власть своего ставленника — посадника Михалку Степановича.

1257 год принес новгородцам черную весть: «Низовская» Русь (Рязань, Владимир, Суздаль, Муром и т. д.) дала ордынцам «число». Иными словами, позволила собрать сведения для налогообложения. Там была утверждена администрация, главной обязанностью которой стал сбор дани: «Десятники и сотники, и тысящники, и темники». Видимо, назначали их из местного населения, используя уже устоявшиеся механизмы общинной жизни, хотя на самом верху системы первое время могли стоять и монгольские чиновники-надсмотрщики. По одному позднему преданию, Ярославль оказал «численникам» сопротивление. Тамошний князь Константин дал бой и погиб, ратники его пали… В целом же Владимирская Русь не сопротивлялась — просто не имела к тому ни сил, ни надежды на добрый исход вооруженной борьбы.

До недавнего времени многие специалисты видели в этом первую «перепись населения» на Руси, объявляя о какой-то учебе у мудрого Востока, о каких-то признаках прогресса на азиатский лад. Но исследования недавних лет опровергают данную точку зрения: сведения, необходимые для налогообложения по ордынскому образцу, не требовали переписывать население по головам; нужны были только общие данные о его численности и способности выплачивать дань.

Вслед за «Низовскими» землями пришел черед Новгорода. Здешнее население, незнакомое с кошмаром ордынских набегов, не завоеванное монголо-татарами, не знавшее власти их представителей-баскаков, возмутилось.

В 1238 году поход Батыя в сторону Новгорода, как уже говорилось выше, ознаменовался взятием и разгромом Торжка, а затем поворотом воинства назад — в районе Игнач-креста. Специалисты предполагают, что в направлении Новгорода двигались не все силы монголов, а лишь передовой отряд, допускают, что его отразили в бою, контрударом, обсуждают мистические причины отхода врага, подсчитывают потери, ранее понесенные монголами, выдвигают версии о том, до какой степени Батый вообще собирался заходить столь далеко на север… словом, история с поворотом монголов прочь от дороги на Новгород по сию пору имеет в себе немало полемического, непроясненного, даже загадочного. Средневековые же новгородцы видели в спасении своей земли заступничество сил небесных и на них возлагали надежду, что и впредь не дадут они иноверному народу владеть Домом святой Софии. Любопытно, что Александр Ярославич в 1238 году не поспешил с дружиной на помощь к Торжку. Порой его упрекают: как же так? отчего не спас новгородский пригород, находясь на новгородском княжении? Но подобного рода укоры представляют собой фонтан эмоций с перекрытым краном разума. Доводя идею до логического завершения, следовало бы задать князю иные вопросы: отчего не понесся очертя голову навстречу гибели? отчего не угробил дружину в акте коллективного самоубийства под Торжком? отчего не оставил столицу вечевой республики без прикрытия? отчего не действовал как романтический герой из романа-фэнтези, летящий в битву, отключив мозг, трубя в рог и мужественно вертя мечом над головой?

Возвращаясь к требованию «дать число» 1257 года: древняя новгородская вольница не допускала мысли о подобном унижении. Летопись сообщает: «Смятошася люди». Иными словами, вечевую республику охватила смута. Посадник Михалко приступил к горожанам с уговорами, но его не захотели слушать. Верный слуга князю Александру, он жизнью расплатился за попытки склонить Новгород к общерусскому порядку. Более того, сам Василий, юный княжич, поставленный на этот «стол» отцом, то ли убоялся поддержать его требование, то ли испытал сочувствие к новгородцам. Он просто ушел во Псков.

Тогда к Новгороду двинулся сам Александр Ярославич с «послами татарскими». Он не раз спасал эту землю от чужеземной власти. Но теперь гневу князя не было границ. Он-то видел, как гибла Русь под татарскими мечами, как великие полки в битвах с огромным войском ордынцев ложились, словно скошенные колосья, — не раз, не два и не три. И он как никто другой понимал: если позволить новгородской вольности по-прежнему цвести и благоухать, карательная рать прибудет к стенам города незамедлительно. И ничего не останется ни от богатств его, ни от гордыни. Полягут те смельчаки, коим теперь так мило рвать глотки на вече, в отдалении от смертоносных туменов.

Смирив Новгород, Александр Невский спас его.

Пришлось применить свирепые меры «убеждения». Колеблющийся, сомневающийся княжич Василий немедленно отправился на Владимирщину, а те, кто давал ему советы, жестоко поплатились: «Овому носа урезаша, а иному очи выимаша, кто Васильяна зло повел»[140]. Вяжется ли это с образом светлого православного государя? Как ни парадоксально — да. Ведь советники, приставленные отцом к сыну, затевали ни много ни мало мятеж. Притом мятеж, грозивший катастрофой Новгороду и всей Новгородской земле. А у Святого апостола Павла сказано: «Начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: