вдруг с первого раза укол не получится сделать. Пока качался в санях, глядя на зипун, обтягивающий широкую спину извозчика, даже не думал ни о чем. Разговоры все уже говорены, предупреждения сделаны. И даже заготовлено подобие добровольного информированного согласия. А то мало ли что, претензии пойдут. Вот в этот момент и появится на свет бумага, в которой русским по белому написано, что пациентка предупреждена и согласна.

В отличие от прошлого раза, у Бестужевой сегодня наблюдалось легкое возбуждение. Она начала было укорять меня, что я манкирую своими обязанностями, но я быстро отбил атаку, выложив на стол бумаги.

— Вот, прошу, подпишите.

— Это что?

— Почитайте. Ваше согласие на участие в испытаниях.

— Ах, что там читать? Давайте, — и она не глядя подтвердила щит для моей задницы от местной прокурорской братии. — Укол сегодня?

— Прямо сейчас. Велите принести чашку с горячей водой, раствор согреть надо.

— Погодите, — женщина взяла колокольчик со стола. — Агафья!

— Сей момент несу! — отозвалась служанка, очевидно, торчавшая под дверью.

Я решил начать с двух кубиков. Не много, но и не мало. Посмотрим, что там с лихорадкой получится, повторим для верности раза три, все спирохеты, которые к этому времени выжили, передохнуть должны.

Согрел раствор, набрал в шприц.

— Ну что же, Антонина Григорьевна, ложитесь, и предоставьте мне ягодицу.

Вот есть одна особенность у пациентов, которые лечились долго. Они напрочь теряют чувство стеснения перед медиками, и без всяких танцев с бубном предоставляют запрошенный участок своего организма. Включая те, что и на супружеском ложе не всегда демонстрируют. Понимают, что не из праздного интереса это делается.

Смазал обильно спиртом место предстоящей инъекции, и без лишних предисловий вогнал иглу в мышцу.

— Сейчас ввожу лекарство. Медленно. Придется потерпеть…

— Охохох! — простонала Бестужева. — Это… точно больно… оооооой!!!

— Готово, — сказал я, извлекая иголку, и прикладывая ватный шарик со спиртом. — К вечеру поднимется жар, почувствуете ломоту в теле, слабость… Короче, нехорошо будет. Мы обсуждали с вами этот момент. Терпите. Это ради вашего выздоровления. Если что — вызывайте меня. А теперь позвольте откланяться, много работы.

— Подождите, — Бестужева встала, тихо охнув, вытащила из недр одежды конверт, и подала мне. — Это вам, Евгений Александрович.

— Не возьму. Я же сказал — результат через полгода только, если не будет новых осложнений.

— Берите. Это от чистого сердца. Вы со мной… как с нормальной… Не побрезговали. Первый за много лет. Я в вас верю.

Уже на лестнице я приоткрыл конверт, заглянул. Ого, немало. Деньги крупного номинала сейчас и размер серьезный имеют, раза в четыре больше привычных мне в двадцать первом веке, и чтобы они уместились в конверт, их сложили пополам. Я заметил только, что банкнот много, и на верхней изображен император Николай Павлович. Считать не стал, велю Кузьме в перчатках утюгом хорошенько прогладить, а перчатки сжечь потом. Потому что хоть взгляд у меня и не брезгливый, но заражаться не хочется, даже и с таким минимальным риском. Так что еще раз руки спиртом протереть не помешает.

***

Ну вот, приехал, не договариваясь, а Боброва нет. Вроде как обещался скоро быть. Но я уже знаю это местное “скоро”. От пяти минут до бесконечности. Ничего, подожду. Основные дела позади. Да и встреча предстоит сложная. Признаваться надо в любом случае — обман считается проступком более серьезным, чем какое-то вмешательство в лечение.

Надо было взять хоть газету какую-нибудь, уже не так скучно. А так приходится смотреть на стены с потолком. Но маялся недолго. Бобров почти взбежал по лестнице.

— Евгений Александрович! День добрый! Надеетесь еще какую-нибудь операцию сделать? Так это мы организуем! Больных хватает! Проходите! — и мы вошли в его кабинет.

— Я хотел справиться о Повалишиной.

— А что с ней? Сейчас узнаем, — он подошел к двери, открыл ее, и крикнул: — Федорчук! Ко мне зайдите!

Послышалось буханье тяжелых шагов, и в кабинет, постучав, вошел, наверное, фельдшер. Высокий, седоватый, с явно военной выправкой. Отставник, скорее всего. Мне бы такого — тылы прикрывать.

— Слушаю, доктор, — глуховато обозначил он готовность выполнить указания начальства.

— Будь добр, узнай, какая там температура у больной Повалишиной. Знаешь, где лежит?

— Сию минуту.

— А что случилось? — спросил Бобров. — Утром вроде неплохо было, я на обход быстро сходил, будто даже получше стало.

— Давайте дождемся результатов.

— Вы как вчера добрались? Я, признаться, немного увлеченно накануне с Викторией Августовной спорил… Она не в обиде?

— Да нет, что вы, — махнул я рукой. — Всё в порядке. Счастлива, что побывала на операции.

— И даже в обморок от крови не упала. — хохотнул Бобров.

Вернулся Федорчук, доложил:

— Тридцать шесть и восемь, сказали, на перевязке воспаление меньше намного. В сознании, поела.

— Спасибо, можете идти, — велел Бобров, и повернулся ко мне. — Как видите, всё хорошо. Сам удивляюсь, динамика… не предполагала такого развития событий.

— Это я… Простите, Алесандр Алексеевич, — я встал. — Вчера тайком пробрался в палату и посыпал края раны стрептоцидом. Я пойму, если из-за этого…

— Нет, вы послушайте! — Бобров покраснел, вскочил. — Как вы могли? Без моего ведома! Это… — он вдохнул, чтобы продолжить, но замолчал.

Мы постояли без слов с минуту, наверное. Что-то думает. Ну ладно, пинками не вытурил из кабинета, уже хорошо.

— Но больной стало лучше, — продолжил Бобров. — И вы сделали это не с целью получения выгоды, а для оказания помощи…

— Предлагал же с самого начала, — напомнил я.

— Помолчите уже! — выкрикнул профессор. — Я не закончил! И вы не прощены! Пока. Сядьте, что вы стоите как солдат на параде? Ладно, рассказывайте, что за стрептоцид?

***

К счастью, прием сегодня оказался минимальный. Не до болячек народу. Кто пришел с утра и меня не застал, за тем послали, чтобы подошли. И пара визитов на дом, но тоже ничего выдающегося. Фармакология местная меня, конечно, всё еще временами вгоняет в состояние ступора, но я уже придумал замечательную отговорку. Когда смотрю пациентов вне кабинета, ссылаюсь на забытую печать и предлагаю за рецептом прислать кого-нибудь попозже. А в кабинете просто вытуриваю в предбанник под разными предлогами. В основном мытьем рук прикрываюсь. И всегда есть возможность глянуть справочник.

После приема, отправился домой. Студентов ждать. С задачей по стрептоциду они справились блестяще, ни одного нарекания. И даже пытались вернуть остаток средств, выделенных на виварий, сопровождая свой демарш тщательно расписанным перечнем трат. Бессребреники. Да, всего материала исследований, если смотреть с высоты требований двадцать первого века, преступно мало. Но сейчас о рандомизированных контролируемых испытаниях никто не заикается, и ни в одном медицинском журнале я не видел упоминаний о сокрытии