Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И при этом ничего вам не сказала?
– Нет, просто сняла, и все.
– А потом?
– Я стащил с нее трусы и спрятал их в карман своей рубашки, потом стал гладить ее между ног, просунул пальцы внутрь, чтобы доставить ей удовольствие, потом спустил джинсы и вошел в нее, но у меня не было презерватива, поэтому я вынул член и изверг семя на нее.
– В этот момент вы прекрасно видели, что она сильно напугана.
– Нет, если бы видел, тут же остановился бы. Она не сопротивлялась, и мне даже показалось, что ей это нравится.
– Может, она не сопротивлялась, потому что была парализована страхом? Так она сама сказала.
– Нет.
– На каких признаках вы основываетесь, когда это утверждаете?
– Мне неловко такое говорить…
– И все-таки придется.
– Она была очень влажная внутри, она кончила.
В зале раздались возмущенные крики, Мила Визман спрятала в ладонях залитое слезами лицо. Судья Колле потребовала прервать заседание.
Клер вышла покурить. Бросила, когда у нее нашли рак груди, а теперь, во время следствия, снова начала. В твиттере ее осыпали оскорблениями. Она заблокировала их авторов. Журналисты не преминули выложить в соцсети записи заседания. Она прочитала слова сына, вырванные из контекста, без всякой логики разделенные на два твита, и ей захотелось покинуть Дворец правосудия. Ее рассердила последняя реплика Александра, ей было стыдно за эту подростковую, неловкую демонстрацию мужественности, за полное непонимание того, что могло твориться в голове девушки, которая этого не хотела, но Клер не могла возненавидеть собственного сына. В соцсетях председателю суда тоже изрядно досталось. Одни обвиняли ее в том, что она изводила вопросами истицу, другие – что выгораживала Александра: «Председательница виляет хвостом перед Фарелем, он же водит дружбу с президентами», «Невиданная снисходительность к насильнику. Колле – в отставку!». Судья Колле была привычна к подобным нападкам, к повышенному вниманию со стороны публики, когда разбирается громкое дело; двумя годами ранее она вела процесс о терроризме и заработала репутацию строгой, бескомпромиссной судьи. В ту пору она написала книгу «Внутренняя убежденность», в которой рассказала о своей профессии. В книге она напоминала, что процесс организуется вокруг обвиняемого, именно он должен быть в центре дебатов, он должен открыть правду.
Прошло двадцать минут, и все вновь расселись по местам. Александр нервно теребил пальцы.
– Что вы сделали после полового акта?
– Мы оделись и вышли наружу.
– Не перекинувшись ни словом?
– Нет, я ей сказал, что забрал ее трусики в соответствии с ритуалом посвящения новичков, она расплакалась и ушла. А я вернулся на вечеринку и потом, несколько позже, поехал домой.
– Мадемуазель Визман описывает все это совсем по-другому. Вы были удовлетворены этой встречей?
– Да.
– Как вам кажется, почему она позвонила в полицию, когда приехала к матери? Почему спустя несколько часов подала на вас заявление?
– Я не знаю. Со мной такого никогда не случалось.
– Почему она подает заявление, а затем придерживается той же версии на протяжении двух лет?
– Не знаю… Я не мог понять, что творится у нее в голове. Она отомстила мне, потому что я сказал ей про ритуал посвящения, вот и все.
– Месье Фарель, вы опытный соблазнитель?
– Нет.
– У вас часто получается быстро поладить с девушкой?
– Да. Госпожа председатель, сейчас 2018 год, и когда два человека моих лет встречаются и понимают, что понравились друг другу, они, как правило, занимаются сексом.
– У вас имеются планы на будущее?
– Из-за предъявленных обвинений я не смог найти подходящую работу в Соединенных Штатах, не смог завершить учебу и получить диплом. Я сижу в тюрьме, и это меня сломило. Но у меня есть идея – запустить вместе с моим другом из Стэнфорда стартап в области искусственного интеллекта.
– Почему вы отправили вашему лучшему другу, когда тот был на вечеринке, смс следующего содержания: «Я облажался!»
– Потому что согласился на это глупое пари и огорчил беззащитную девушку. Мне было стыдно, что я ее предал. Я чувствовал свою вину, поэтому написал первое, что пришло мне в голову: «Я облажался!»
– Вам стыдно, потому что вы принудили ее к сношению?
– Нет! Мне было стыдно, что я унизил ее, признавшись, что все было не всерьез. Я был жалок, но не думал, что причинил ей вред.
– Почему же тогда она побежала прочь от вас?
– Она чувствовала себя униженной, я посмеялся над ней, она мне доверяла, а я забрал и спрятал в карман ее трусики, думаю, это показалось ей отвратительным. Я подлец, придурок – называйте меня как угодно, но я не насильник.
– Если вы вступили в сексуальный контакт по взаимному согласию, то зачем вы отрицали, что он имел место? Несколько часов вы твердили, что сношения не было. Вы вели себя так из-за заявления полицейских, что вам грозят пятнадцать лет тюрьмы?
– Возможно… Мне не совсем понятно, к чему вы клоните.
– Вы стали ждать, что покажет анализ ДНК…
– Я вам уже говорил: я испугался.
– Вы испугались, потому что действительно изнасиловали ее?
– Нет, я сказал это просто так… Иногда мы не думаем, что говорим…
– Ваша ДНК обнаружена на ее трусах и ее теле.
– Но я сразу же признался, что занимался с ней любовью.
– С чего бы ей заниматься с вами любовью так скоро, спустя несколько минут после встречи?
– Я вам говорил, в нашем возрасте такое случается. К тому же она выпила, покурила травку, а это растормаживает, я точно знаю.
– Вчера осматривавший потерпевшую врач подтвердил, что обнаружил повреждения, которые могут свидетельствовать о насильственном проникновении. Вы принудили ее к контакту?
– Нет.
– Во время перекрестного допроса она настаивала на том, что вы ее изнасиловали. Получается, она лгунья?
– Я уже говорил: она почувствовала себя униженной, и это привело ее в ярость, возможно, даже в отчаяние.
– Вам, наверное, очень хотелось совершить с ней половой акт. Итак, вы оказались в том помещении, она пришла туда с вами, покурила, вы были одни, она не могла защищаться, вы воспользовались этим и прибегли к силе.
Он пожал плечами.
– Неужели вы не сказали себе: как удачно, надо воспользоваться случаем? Она будет отбиваться, но я ее хочу, а потому применю силу и трахну ее.
– Нет.
– На ней найдены следы вашей спермы.