к прежним хозяевам. По изгнании красных Самара ликовала, а некоторые комиссары были «расстреляны озлобленной толпой»[805]. Красный главком И. И. Вацетис писал, что Казань «ликовала и веселилась»; такое же настроение было в Уфе. После бегства большевиков из Перми 24 декабря 1918 года очевидица писала о праздничном настроении местных жителей: «Народ радостный, поздравляют друг друга, точно на Пасху»[806]. По свидетельству В. Д. Вегмана, в Томске белых с музыкой и цветами встречала разряженная публика, причем у многих в руках были смешно выглядевшие экземпляры последнего выпуска газеты «Знамя революции» с шапкой: «Советская власть стоит прочно и незыблемо»[807].

В мемуарах большевика Политова, доставленного после ареста отрядом из 60 чехословаков в Бийск, бескровно захваченный рабочими и учащейся молодежью, есть такой эпизод: «…на станции белый флаг, буржуазия с цветами, слезы радости, поцелуи, стараются пробиться к вагону арестованных, сделать самосуд… два чеха на часах прогоняют…»[808] К приходу в Камень парохода «Лейтенант Шмидт», вместе с которым захватили почти всех членов Каменского совдепа, «…пристань была усеяна празднично разодетой толпой». «Когда нас, окруженных тесным кольцом белогвардейцев, выводили по трапу на пристань, – вспоминал Политов, – вся эта толпа с диким улюлюканьем, бранью, угрозами бросилась к нам. Нарядные дамы, благообразные господа старались прорвать кольцо конвоя и учинить над нами самосуд»[809].

Один из членов отряда М. Х. Перевалова честно отмечал, что в селе Итат Мариинского уезда после разгрома красных наблюдалось «небывалое воодушевление». И неудивительно, ведь ранее этот же партизан с удовольствием вспоминал, как советские власти весной 1918 года взяли с торговцев Итата 80 тыс. рублей контрибуции и затем обстреляли, разгоняя, толпу стариков и старух во главе со священником, требовавших в «великий бывший четверг» освободить арестованных купцов[810].

Аналогично относились к свержению советской власти в Новониколаевске, Тюмени, Тобольске, Ачинске, Минусинске, Красноярске, Черемхово… А видная иркутская большевичка Е. П. Алексеева вспоминала, что неприязнь населения ощущалась и в последующие месяцы: «Мещанская публика бойкотировала большевиков. Я и муж жили на разных квартирах, ибо никто не хотел давать их нам»[811].

Тысячи разбитых защитников Советов представляли серьезную угрозу для населения. Отступавшие и полностью деморализованные, красногвардейские отряды грабили и бесчинствовали. Пресса отмечала: «Бегут совдепы, бегут их защитники… и проявляют свою храбрость и стойкость лишь в одном – в грабеже и зверствах против беззащитного населения». Например, под Мариинском в июне 1918 года большевики ежедневно дезертировали десятками «и, рассыпаясь по деревням, грабили там», а «из города можно было наблюдать во время перемирия пьяных красногвардейцев, куролесивших за рекой»[812]. С конца лета 1918 года в Кольчугине стали действовать различные подпольные группы. Одна из них, возглавляемая известным в Кузбассе революционером Демьяном Погребным, состояла из его родственников, военнопленных и анархистов. Но местный профсоюзный работник и будущий чекист С. Г. Осокин называл группу Погребного «уголовной шайкой» хулиганов, вся деятельность которой сводилась к личной наживе[813].

Газета «Алтай» сообщала полученные из Онгудая сведения о действиях Шебалинского отряда В. И. Плетнёва (позднее известного партизана и председателя Горно-Алтайского уездного ревкома) численностью 165 бойцов в районе станции Тельга: «Банда Плетнёва занимается грабежами и насилиями. Жители просят о скорейшей помощи». Вскоре отряд был целиком рассеян. В начале июля Каракорумская управа сообщала, что туземный отряд из 400 ойротов преследовал «пришедшие в горы красногвардейские банды Плетнёва»[814]. В июне 1918 года в селе Цветнополье Омского уезда крестьяне требовали от властей оружия для «самозащиты населения поселков от банд разбежавшихся красногвардейцев, производящих свои разбойные набеги с целью грабежа съестных припасов, похищения лошадей и т. п.»[815].

Американский консул в Харбине в начале июля 1918 года сообщал госсекретарю США о многочисленных русских беженцах и 30 тыс. бурят, перешедших границу в Маньчжурии ради спасения от Красной гвардии и отрядов интернационалистов[816]. Беглые красногвардейцы нередко создавали уголовные шайки, грабившие и убивавшие горожан и тех, кто проезжал по трактам. В августе группа бывших красногвардейцев вместе с горнорабочими и крестьянами села Лебедянка ограбила служащего, который вез 60 тыс. рублей жалованья рабочим судженского рудника «Надежда»[817]. А на заседании военно-полевого суда, проведенном полковником Власовым 26 апреля 1919 года, были приговорены к повешению три бывших рядовых красноармейца – А. В. Баранов, Н. С. Васильев, П. Л. Китаев – за убийство четырех женщин и мужчины в Нижне-Тагильском Заводе (ныне – город Нижний Тагил)[818].

Откровенные мемуары оставил командир пулеметной команды 1‐й Барнаульской роты В. Ф. Кудряшёв. Роту во главе с П. Ф. Тиуновым (бывшим старшим унтер-офицером и столяром барнаульских мастерских) первоначально отправили в мае 1918 года из Барнаула на восток для борьбы с атаманом Семёновым. Кудряшёв, отступавший с этим отрядом из Иркутска до Сретенска, подробно поведал о нравах красногвардейцев:

Я помню, какая же была растерянность в Иркутске [после выступления чехов]. <…> Все бегали, все суетились, сталкивались лбами, как бараны, звенели шпоры и раздувались галифе, но толку, повторяю, не было ни на грош. Наш командир отряда Тиунов здесь тоже разрядился почем зря, где-то достал себе маузер с прикладом и походную сумку (но без карты) и носился как дурень с торбою, прельщая собою иркутских проституток, за что потом ему и другим пришлось расплачиваться в Берёзовском (В[ерхне]-Удинск) госпитале[819]. Словом, это был самый из неудачных командиров, и я ни разу не видел его в боях, ибо он как-то «смывался», а его «примеру» следовал и его помощник Иовлев, и отряд наш барнаульский с громким лозунгом на красном знамени: «За власть труда умрем, но не сдадимся!» – начал разлагаться.

Порядочное количество наших ребят в надежде, что с [отступившим атаманом] Семёновым делать нечего и, значит, скоро [все] вернутся домой, запасли целые мешки мануфактуры, чулок и прочей дребедени, и когда пришлось выступить против чехов по направлению Н[ижне]-Удинска… оказались нагруженные как ишаки, пришлось брать подводы для посадки в вагоны… Но уже с выступлением из Зимы в нашем отряде началось дезертирство и чуть ли не каждый день убывал человек… <…>

В Зиме наши силы были таковы: отряд барнаульцев, Центросибири, анжерцев, отряд черемховцев, и зиминцы тоже послали свой отряд; затем отряд мадьяр… с командиром Лавровым… вместе, пожалуй, составилось бы до 1000 бойцов. Но что это были за бойцы?.. Не буду отрицать, что из всей этой толпы 1/3 была людей, готовых беззаветно жертвовать своею жизнью когда угодно. Но 2/3 был всякий сброд, который был способен от грабежа к насилию и всему, чему хотите.